Сибирский эндшпиль

— Я уважаю это. Любой, кто хоть чего-то стоит, должен уважать это. Но, знаете, меня тревожит, что вы, наверное, очень уж скверно думаете о России, — прежде чем Мак-Кейн успел ответить, он заторопился. — Вы многого не знаете. Мы гордимся нашей страной, как и вы. Как и вы, мы старательно трудились и много вытерпели, чтобы сделать ее такой, как она есть. Мы превратили нашу Родину из задворков в одну из мировых держав, и расширили свое влияние на весь мир — и даже в космос. Вы должны помнить и о многом положительном, чего мы добились. Творчество. Наша история, наше искусство… Россия родила мастеров слова и мысли, которые повлияли на весь цивилизованный мир, как никто другой. Русские прославили музыку и балет, и в то же время — живопись, архитектуру. А наше гостеприимство и дружба! Вы знаете, что образованные русские ценят выше всего? Хороших друзей и хороший разговор. Ничто в мире не сравнится с верностью русских близких друзей. Побывали бы вы у нас дома на вечере, когда полна комната друзей, и за беседой с водкой и закуской засиживаемся заполночь. Или я сижу дома один, в три часа ночи звонит телефон, это мой друг Виктор, которого я знаю сорок лет, а он говорит мне: "Евгений, у меня беда, и мне надо с кем-то поговорить. Я сейчас приеду?". Или Олег: "Я думал над тем, что ты сказал на прошлой неделе. Мы должны обсудить это". И что я делаю? Ставлю воду, кипячу чай. Где вы найдете такое в Нью-Йорке? Нет, там мне нужно вставать и идти на работу, и все время преуспевать и делать деньги, деньги, деньги, или улыбаться боссу, которому хочется дать под зад ногой, за что он вышвырнет меня на улицу и я буду спать под фонарем. Ведь так?

Они дошли до улицы Горького, и повернули, чтобы войти в блок В со стороны "главного" входа.

— Нет, вы не поняли. — ответил Мак-Кейн. — У меня нет никаких проблем с русскими. Я уважаю все, чего требуют русские традиции — все, о чем вы рассказывали. Но сегодняшняя политическая система — она чужда всему этому. Это не настоящая Россия.

— Да, мы тоже сделали немало ошибок, это так, — согласился Андреев. Особенно во времена Сталина. Согласен, мы все еще слишком бюрократичны. И эта паранойя по отношению к иностранцам. Видите ли, русские очень беспокоятся о том, что подумают о них другие люди. Для нас невыносима мысль о том, что мы предстанем в плохом свете или какое-нибудь сравнение будет не в нашу пользу. Как хозяйка, которая без ума от своего дома, и не впустит внутрь никого, если там неприбрано. И нас еще очень огорчают многие вещи. Поэтому мы и прячем себя от всего мира. Но это меняется. Когда-нибудь мы покажем миру. Я уже не доживу, наверное… но это случится.

— Что ж, когда это случится, я вздохну с облегчением.

Они немного прошли в молчании. Потом Андреев продолжил:

— Это кино вчера — там был мой отец, с армией Конева, которая соединилась с американцами в Германии. Несколько месяцев шли разговоры, что теперь они будут драться с американцами. Отец рассказывал, что некоторые солдаты плакали, когда слышали это. Они не могли понять, зачем.

— Жизнь может быть безумной.

— А вы ее понимаете?

— Я устал пытаться. Я просто верю, что когда должен — платишь, когда тебе должны — берешь, что имеешь — защищаешь, если можешь помочь помогаешь. А в остальном занимайся своим делом и оставь других в покое.

— И вы не хотите разрушить Советский Союз?

— Нет. Если только он не попытается разрушить нас.

— А если вы решите, что он вот-вот попытается? Вы нанесете превентивный удар?

Мак-Кейн понял, в чем дело.

— Как Майскевику?

— Нас учили, что капиталисты начнут последнюю, отчаянную войну, они выйдут из своего последнего окопа и попытаются спасти себя, но не покорятся неизбежному триумфу мирового социализма.

— Посмотрите на Китай, Японию и всю остальную Азию и расскажите мне про триумф мирового социализма еще раз. Мне кажется, что все наоборот — и в окопах сидим не мы. А впрочем, может быть, мы точно так же думаем о вас.

Андреев грустно покачал головой.

— Нет веры, нет веры, — вздохнул он. — Почему всегда получается так? Знаете ли, я однажды слышал историю про двух потерпевших кораблекрушение. Они спасались на деревянном сундуке, полном воды и съестного, в море, полном акул. Но чтобы залезть внутрь сундука, нужно было одному из них спуститься в воду. А у них было весло, так что второй мог отгонять акул. Но если бы он не отогнал акулу и позволил бы, чтобы его товарища съели, он бы один остался с сундуком, полным еды. Они оба знали, что если поверят друг другу, то, может быть, выживут оба. А если с едой останется только один, то он-то выживет наверное. И ни один из них не прыгнул в воду, потому что они не доверяли друг другу. И они умерли от голода, оба, на сундуке, полном снеди. — Андреев посмотрел на Мак-Кейна. — Здесь та же проблема. Как ее решить?

Мак-Кейн задумался.

— Я думаю, прежде всего надо решить, кто из нас акула.

Они остановились на площадке перед блоком В. Мак-Кейн посмотрел на привычную картину, потом его взгляд вернулся к Андрееву. Он неожиданно удивился: за что мог попасть в такое место такой, казалось бы, безобидный человек?