Сибирский фронтир

–Вот ещё головная боль, – ворчал Данила, принимая на баланс кораблик. – Никогда не помышлял промыслом заниматься. Хлопотное это дело. Куда спокойнее шкуры со зверобоев снимать.

–Ты иначе на дело взгляни, – засмеялся я. – Самому Бичевину услугу окажешь. Такая дружба стоит хлопот.

–Оно так, – не сдавался Данила. – Только ведь как бы хуже не стало. Утянет Бичевин на дно. С твоих слов он без пят минут висельник.

–Этих пяти минут ему хватит, – заверил я, вспомнив прощальный взгляд матёрого купчины. – Такого кита махом не схарчат. Вырвался он, и теперь чёрта лысого вновь заловят. А ревизор этот долго не продержится, ты уж мне поверь.

Глава двадцать девятая. Возмездие

Глава двадцать девятая. Возмездие

Иркутская эпопея внесла сумятицу в планы и пробила серьёзную брешь в бюджете. Много средств ушло на освобождение Бичевина, на подкуп якутов, ещё больше на досрочную отправку корабля и переделку шитика. Почти достроенный Березиным галиот пришлось "раздеть на запчасти", да и люди, подготовленные для него, понадобились на "Гаврииле". С бичевинским кораблём ушли припасы, ушли с таким трудом добытые, с ещё большим трудом доставленные на край света снасти.

Потерю следовало восполнить, иначе снаряжать собственный галиот весной будет нечем. Пока ещё я, вынырнув из пространства–времени, начну подвозить всё необходимое. Пока ещё паруса пошьют, пока такелаж поставят, борта законопатят.

А купить материалы заранее вдруг оказалось не на что. То есть деньги, конечно, имелись и имелись немалые, но пребывал они в обороте. А здешние медлительные как ледники финансовые потоки их быстро не возвращают. Возможно, я излишне рисовался, отказываясь от помощи Бичевина, а с другой стороны его мелочь не решила бы всех проблем, мне куда выгоднее было оставить купца в должниках.

Собирая нужную сумму, я пробежался по приказчикам и контрагентам. Досрочно выгребал выручку и выжимал долги. Как–то по привычке я начал с запада и продвигался понемногу к востоку, пропустив только Иркутск. Последним пунктом инкассаторского вояжа значился Нижнекамчатск. Летом торговля на Камчатке шла вяло, но я рассчитывал получить хотя бы часть долга.

Не тут то было.

–Белобородов отказывается платить, – ошарашил известием Чекмазов.

–Как так отказывается?

–А так. Вернулись Дурнев с Тарабыкиным и всех против тебя настроили. Рассказывали, будто ты диких науськивал, будто ружьями и пушками угрожал, а, в конце концов, выставил вон и отказался уговор выполнять. Трапезников как узнал, неделю буйствовал. Грозился с тебя шкуру спустить. Вот Белобородов, когда я к нему за деньгами пришёл и говорит, дескать тебе в Нижний больше ходу нет, а потому и разговаривать не о чем.

Он помолчал, вздохнул и спросил:

–Не уберёг Оладьина–то?

–Не уберёг, – согласился я. – Вот из–за этих ублюдков и пришлось с туземцами воевать. Понятно, они теперь иначе дело толкуют. Ну, а Толстых что же?

–Андриян позже пришёл, – сказал Чекмазов. – Про тебя плохого не сказал, но и защищать не рвался. А его парни вместе с севкиными принялись бузить.

Мне бы успокоиться, подумать. В такой ситуации умнее было бы забыть о Камчатке до тех пор, пока утихнут страсти, а на сцене появится Бичевин в качестве компаньона. Но неожиданное вероломство Белобородова настолько взбесило, что я решил отбросить маскировку и заявиться к казаку лично.

Однако дома его не оказалось, и гнев толкнул меня на следующий опрометчивый шаг.

–Что ж, значит пришло время бросить карты на стол! – с пафосом воскликнул я и отправился в салун.

Поначалу в глазах завсегдатаев полыхнул интерес, каким, мол, ветром занесло на Камчатку отступника. Затем некоторое время общественное мнение колебалось между немедленным судом Линча и традиционным равнодушием. Видимо для самосуда не хватило организующей силы – ни Севки, ни Трапезникова в корчме не оказалось, поэтому общество предпочло остракизм. Рожи попостнели, отвернулись, разговоры продолжились.

Не обращая внимания на эти игры, я взглядом разыскал должника и продрался к нему сквозь неуступчивые спины.

–Где деньги? – рыкнул я.

–Какие такие деньги? – ухмыльнулся Белобородов и добавил, так, чтобы слышали все: – Если я тебе должен, предъяви расписку, вексель или свидетелей. А нет, отваливай парень подобру–поздорову. А то ведь здесь у многих руки чешутся.

Народ загудел с одобрением, показывая, как бы между делом чешущиеся руки, а я понял, что загнал себя в угол. Угрожать казаку бесполезно, просить, умолять тем паче.

–Мыть надо руки, чтобы не чесались. А ты, старик, ещё пожалеешь об измене.

–Про измену не тебе бы говорить, – крикнул кто–то.

–Ладно, – буркнул я и подался к выходу.

В спину мне только что не улюлюкали.