Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш

С рубежа 1620–1630-х годов все более заметным в сибирских событиях становится внук Кучума Девлет-Гирей б. Чувак. Это один из немногих Кучумовичей из числа не осевших в Московском государстве, которому в историографии посвящена специальная работа — небольшая статья Д.А. Васькова. По наблюдениям данного исследователя, впервые этот царевич, сразу проявивший себя как непримиримый враг русских, возникает на страницах источников при описании русско-татарско-калмыцких стычек 1631 г. — боев в Барабе и набегов на тарские волости под командованием Аблая[391]. На самом деле Девлет-Гирея заметили немного раньше: в сентябре 1629 г. некий татарин, побывавший в совместном кочевье Аблая и Девлет-Гирея, сообщил, что оба они собрались было идти на русские города, но набег пришлось отложить из-за опасности удара в тыл со стороны казахов[392]. Здесь сделаем небольшое отступление.

Опасность такого удара представляется реальной. Дело в том, что в той зоне Евразийской степи практиковался необычный цикл кочевания. На зиму скотоводы переселялись и перегоняли стада и табуны не в южные местности, как это было в других регионах Дешт-и Кипчака[393], а в северные. Как отписывал царю в 1614 г. самарский воевода о ногаях-Алтыулах, каракалпаках, казахах и «шибанских людях» (северных узбеках), «живут они… зимнею порою под Сибирью»[394]. Эту особенность объяснил в своих исследованиях В.И. Соболев[395]. Во-первых, в Прииртышье и Притоболье не бывает засух, продуктивность лугов здесь выше и более устойчива и, следовательно, в зимний период хорошо сохраняется кормовая база. Во-вторых, предтаежная зона более благоприятна и для земледелия, которым занималась часть населения, не участвовавшая в перекочевках. В-третьих, в этих лесостепных районах распространены таежные виды животных, что давало возможность заниматься охотничьим промыслом, который играл важную роль в экономике кочевников. Так что массы казахов действительно приближались каждый год к местам проживания Кучумовичей.

Кроме того, в северные степи периодически откатывались группы ойратов, потерпевших поражение в междоусобных сварах, разгоревшихся с особенной силой в 1620-х годах.

Заметным эпизодом в сибирской истории было участие Кучумовичей в мятежах местных пародов конца 1620-х — начала 1630-х годов. К тому времени российская администрация в Юго-Западной Сибири достаточно укрепилась и все менее связывала себя ограничениями, диктуемыми правительственными инстанциями по отношению к коренному населению края: строгим соблюдением норм ясачных выплат, неприменением насилия по отношению к ясачным… Те татары, что были привлечены к военной службе, тяготились ею, а также считали неоправданно низкими свои служебные оклады. В среде тюрков нарастали протестные настроения. Этим попытались воспользоваться «казачествующие» царевичи.

Еще в 1627 г. ясачные барабинцы, разозленные обидами от воеводы Ю.И. Шаховского, намеревались сжечь город Тару[396]. А в 1628 г. возмущение тарских и томских татар (аялынцев, барабинцев, чатов) стало принимать открытые формы. В историографии это их движение принято называть восстанием. Его причинам и ходу, а также участию в нем Кучумовичей посвящена статья К.В. Волковой[397]. Оно началось без участия Кучумовичей. Тарские ясачные татары, возмущенные требованиями непосильного ясака, «юрты свои пожгли и откочевали с своих вотчин прочь»[398]. Предводители татар — барабинский «князец» Когутай, Кочаш Танатаров и Наврус Евгаштин вступили в переговоры с Аблаем, Девлет-Гиреем и Тауке. В начале 1629 г. 400 тарских татар собрались на берегу озера Чаны, куда пригласили и Аблая. Было заключено соглашение о совместных действиях, а Аблай, как утверждает К.В. Волкова, принял ханский титул[399] (упоминаний об этом мне в источниках не встретилось). При этом мятежники сознавали, что реальной силой обладают вовсе не Кучумовы «внучата», а калмыцкие тайши. Поэтому в анонимной «Повести о городах Таре и Тюмени», написанной примерно в конце 1630-х годов, говорится, будто К. Танатаров переселился «в землю Колмацкую» и уговорил напасть на Тару одного из тайшей[400]. Но своим присутствием в рядах восставших «внучата» придавали движению династическую легитимность.