Существенным стимулом для сближения Девлет-Гирея с русскими являлась забота о судьбе плененных братьев. В 1639 г., в условиях своей очередной размолвки с калмыками (которые к тому же тогда погрязли в междоусобных распрях), царевич прислал в Москву посольство с объявлением о намерении перейти «под царскую руку» и с пожеланием, чтобы «государь… велел ему кочевать, где он, государь, пожалует, велит ему кочевать». Таким образом, царевич выражал готовность признан» за Михаилом Федоровичем прерогативу верховного кочевого сюзерена, который по вековой традиции имел полномочия определять маршруты сезонных передвижений подданных. Свои прошлые набеги он объяснял своей бедностью и молодым буйством. В то же время послам Капланде и Ишею (последний был направлен калмыцкой женой Аблая, «княгиней» Чагандар~
Цаган-Дар) было поручено разведать, в каких условиях содержатся Аблай и Тауке[426]. Царю предназначались дары — гнедой конь калмыцкой породы и бухарские ковры.Во время переговоров в Посольском приказе в феврале 1639 г. татарские визитеры изложили дьякам намерение Девлет-Гирея признать верховенство над собой государя и просили дозволения съездить в Белоозеро и Каргополь, чтобы повидаться с пленными царевичами[427]
. Правительство признало такие встречи целесообразными. Они состоялись под пристальными взглядами русских сопровождающих, которые ловили каждое слово послов и их заточённых собеседников. Посланцы из степей уверяли Аблая и Тауке в мирных замыслах Девлет-Гирея и в готовности Чагандар отправиться к мужу в Россию вместе с детьми, как только опа наверняка убедится в том, что он жив. Царевичи, в свою очередь, всячески одобряли такие намерения своих родственников и уверяли в милостивом отношении государя к сибирцам в случае их примирения с русскими. Жаловаться на свою участь узники не решились, разве что Аблай передал через послов осторожную просьбу, «чтоб государь пожаловал, велел мне быть где в ызбе, а не в тюрме», дабы «можно мне выйти куды погулять».В качестве доказательства состоявшейся встречи Аблай передал послам изображение родовой тамги (типичный позднеджучидский
По возвращении в Москву Капланда и Ишей 24 мая удостоились аудиенции у Михаила Федоровича. Прием прошел вполне торжественно для дипломатов подобного третьестепенного ранга — с возложением монаршей десницы на их головы, оделением их богатой одеждой, угощением медом и провизией («в стола место корм» — вместо пира, полагавшегося представителям более титулованных особ). При отъезде из столицы послам была вручена царская грамота для Девлет-Гирея. В ней излагалось предложение шертовать на Коране в том, чтобы «быти в нашем царском повеленье навеки неотступну». В ответ царь обещал адресата «держати в нашем царском милостивом жалованье и в призренье и ото всех недругов… во обороне и в защищенье во всем». Кроме того, в грамоте содержался совет отпустить на Русь жену Аблая с детьми.
Послы отбыли из Москвы и не без приключений (в Коломне их поколотили пьяные ямщики) в июле добрались до Уфы. Государеву грамоту в татарские кочевья («в калмыцкие улусы», как выражались русские) было поручено доставить уфимским служилым людям — Федору Тарбееву и толмачу Василию Киржацкому, которые сопровождали Капланду и Ишея в их многомесячном путешествии до Москвы и обратно.
К тому времени политическая ситуация в степях к югу от Башкирии существенно изменилась. Отношения Девлет-Гирея с тайшами вновь наладились. Один из них, некий Буян, явился с тремястами воинов в стан царевича в его отсутствие как раз в то время, когда туда прибыли уфимцы. Калмыки ограбили их, связали и принялись водить по степи с явно зловещими намерениями. Русских визитеров едва спасла от гибели жена Девлет-Гирея, а вскоре и он сам вернулся домой. 14 августа 1639 г. переговоры все-таки состоялись — с вручением адресатам тамги в исполнении Аблая и косы Тауке.