Сибирский рассказ. Выпуск III

Спит. Я ее рассматриваю — пальтишко демисезонное, желтое, платок вязаный шерстяной на голове, брюки, сапожки теплые. Бичиха? Нет, по виду непохоже. Лицо хоть и уставшее, но не потасканное. Серьги простенькие в ушах, ресницы длинные, брови по моде выщипанные. Нос маленький, прямой. Губы пухлые, в ямочке на подбородке, чуть-чуть сбоку, родинка. Спит. Сладко так посапывает, аж самому захотелось. Остановился, морду свою снегом потер и дальше поехал. Решил, проспится она, протрезвеет, какой первый поселок будет, там и высажу ее.

Часа три, наверное, спала. Просыпается. На меня ноль внимания. Я тоже молчу. Пошарила руками по сиденью, под ноги глянула, спрашивает: «Сумочки моей не видели?» Нет, говорю, не видел. Жду, что дальше скажет. Молчит. Тогда я сам спрашиваю, помнишь, мол, как я тебя в машину волок? «Помню», — к боковому стеклу отвернулась. В какую сторону-то хоть едем, знаешь? Нет, головой машет. К Магадану, говорю. Молчит. Только смотрю, плечики у нее завздрагивали, потом и вовсе ходуном заходили, завсхлипывала. Дальше — хуже, чуть не истерика с ней, того и гляди стекло лбом высадит. Скинул я газ, притормозил, достал термос с чаем, налил ей, на, мол, успокойся. Проглотила она его одним махом, спасибо, говорит. Как зовут-то тебя? — спрашиваю. «Лида». Че ж так, а, Лида? «Не спрашивайте меня ни о чем! Не спрашивайте…» — опять она в слезы. Ну хорошо, говорю, не буду я тебя ни об чем спрашивать, только не реви, глупая. Едем. Успокоилась она. Пальчики грызет.

Где высаживать-то тебя, Лида, спросить можно? «Не знаю, — шепчет. — Где высадите, там и высадите», — всхлипывает. Так а куда ж тебе конкретно надо? Дом-то у тебя где? «Далеко», — отвечает. Ну а где — «далеко»? «Город Копейск в Челябинской области слышали, наверное?» Оттуда, что ли? «Оттуда». А здесь?..

Тут-то она мне и рассказала, как у нее все получилось. Жила она там, в Копейске этом, работала. Отец, мать, все… Приехал один хлыст с Буркандьи в отпуск. Нашел ее, наговорил с три короба, пообещал жениться, сделал свое дело и уехал, отпуск кончался. Она пацана родила. Тот хлыст писал, клялся приехать вот-вот, потом к себе звал, надеялся, не решится, не приедет. А она оставила ребенка у родителей и подалась. Че с нее взять, с Лиды-то? На два года всего старше моей Эльвирки. А он, с Буркандьи этот, к тому времени уже, видишь ли, разлюбил ее и жизнь свою ему связывать с ней теперь никак не хочется. Дома, конечно, всем раззвонила — к мужу на Колыму еду. Возвращаться стыдно — это полбеды еще. Денег, денег на обратный билет нету — булку хлеба купить не на што! Как же, к мужу ехала, который, ха-ха, тыщи каждый месяц загребает.

Короче, привез я эту Лиду к себе, завел в дом, а в нем — хоть волков морозь. Зима же. Ладно, говорю ей, ты пока посиди тут, а я машину на базу отгоню, сдам быстренько и вернусь. Молчит она, но вижу — не по себе ей. Поехал я, тороплюсь. Убежит, думаю, как пить дать убежит. На обратной дороге в магазин бы мне заскочить надо, хлеба свежего взять, еще чего, а я мимо, скорей домой, домой!

Захожу — батюшки мои! — в доме тепло, печка гудит, чайник на плите закипает. И ведь не просил ее ни о чем, сама все — и дрова нашла, и пол подмела, и… хозяйничает! Сел я на стул у порога, не раздеваясь, отдышаться чтобы, смотрю на нее, и такой просвет у меня на душе — не могу! Как блудил-блудил вроде по лесу суток четверо и вдруг — на тебе! — на опушку выскочил, а она тут как тут, девунька твоя, стоит и смотрит на тебя, ясная. «Чего вы?» — спрашивает Лида меня, а я молчу, язык прирос, ни туда ни сюда, онемел — и все.

Выскочил опять из дому, полетел в магазин, набрал, что надо и не надо.

Сели за стол ужинать. Достал я бутылку, а Лиду так всю и передернуло. «Зачем вы, — говорит, — это?» Ну как это зачем? — отвечаю. Тебя похмелить, самому с дороги не мешает стаканчик дерябнуть. Как зальется она опять слезами, уронила головку, а у меня рука просто сама к ее волосам тянется. Глажу, успокаиваю, уговариваю ее, не трону, мол, и все прочее, а себе же не верю.

Конечно, водку пришлось убрать.