Сибирский рассказ. Выпуск III

На третий год получаю от нее телеграмму — ждем на свадьбу. Ну что, договорился с начальством, отпустили на недельку, полетел. Теплицу я уже к тому времени окончательно забросил, свиней тоже. Встречают в Домодедове. Зять ничего, достойный, патлатый, вот, правда, как ты, хоть и инженер он у них там на стройке. К олимпиаде спортивный какой-то комплекс сооружают… Даю я им, значит, в подарок десять тыщ рублей. У меня их сейчас сорок пять на срочном лежит, и одна так. Как он взъерепенится весь, зять-то. Вы, говорит, Владимир Степанович, это бросьте. Мы такого подарка никак принять не можем! Это почему же? — спрашиваю, а сам на дочь смотрю, что, думаю, успела уже, наплела на батьку? Нет, папа, отвечает она, ничего Алик не знает. А он — мы не нищие, и даже не в этом дело — мы сами, своими руками желаем заработать все, что нам необходимо. Мы и сами, хвастает, около четырехсот рублей в месяц получаем. Ладно, говорю, не желаете деньгами брать — я вам подарок преподнесу. Машину куплю. Не примем — в один голос. Ну, тогда кооперативную квартиру. Опять зять головой машет — не надо, дескать. Где же вы жить-то будете, птенчики желторотые? — начинаю злиться. Года на полтора-два, отвечают, снимем угол, а там и государственную получим. Уже обещают. Ну, черт с вами, думаю. Пошел по магазинам, набрал всякой дребедени.

Проводили они меня домой через три дня после свадьбы. Прилетел. Холодно в доме. Пусто. Пыль кругом. Сел я и думаю — что же дальше-то мне делать. Телевизор цветной у меня, включу и не слышу, че он там тренчит. Измучаешься, ничего не делая, уснешь, и вдруг как кто под бок среди ночи толкнет. Встанешь, свет включишь, чаю себе заваришь и сидишь дурак дураком до самого утра. На работе только и отходишь. Где с кем полаешься, где спор какой-то послушаешь, где пузырек раздавишь. Пробовал сильнее пить — не получается. Видно, не в коня корм. Книжки одно время взялся читать. А что в них, в книжках-то? Ничего. Про войну еще интересно, про разведчиков люблю. А эти… Понапишут вот такие толстенные — солнышко, птички, ручейки, все такие хорошие… Ну и что? Ни уму ни сердцу.

В общем, решил и — бабу, край, в дом надо. Хозяйку. Надоело по столовым в очередях стоять да самому себе картошку чистить. И поговорить с кем будет. Потом ведь баба, она и есть баба. Так — нет? Ну… Где постирать, где что. Да и так, что же я, не живой, что ли? Стал потихоньку присматриваться, приглядываться. И нет ни одной, чтобы хоть вот такусенькую капельку на мою Розку походила. Долго выбирал, Нет — и все! Ну все-таки нашел, привел одну. С полгода прожили, а дал я ей от ворот поворот. Собирай-ка, говорю, дорогуша, свои монатки, и чтоб глаза мои больше тебя не видели. Понял, нужен я ей был, как попу гармонь хромовая. Ей деньги мои спонадобились. Ах, как они ей, дешевке, покоя не давали — и смех и грех. Уж как она к ним подбиралась, как ластилась — тю-тю-тю-тюшеньки! До того хитрая тварь попалась, ну, прямо ни разу еще таких не видел, ей-богу. Уже и шашни с одним ментом завела, планы на мои деньги строят. Как же, разевайте рот шире!

Снова живу один.

Дай-ка мне прикурить… Угу…

Живу… И вот, по зиме, сразу после Нового года, подъезжаю я на Стрелке к диспетчерской. Вечером дело было, темно уже вовсю, фары горят. Подъезжаю, вылез. Смотрю, стоит шоферня и ржут чего-то. А в кругу — человек, не поймешь, то ли пляшет, то ли еще чего. Подошел ближе — девка пьяная. Вон, на Атке, помнишь про бабу возле столовой, вот и эта примерно в таком же состоянии. Пляшет. В дымину пьяная, целоваться к мужикам лезет, а те ее отталкивают и снежками в нее пуляют. А, думаю, мало ли их, трассовских…

Вот… А потом присмотрелся — молодая совсем деваха и лицом ничего вроде. И жалко мне ее вдруг стало, веришь — нет, ну, прямо как дочь родную. Ну не знаю, как тебе объяснить это. Но чтобы я там подумал насчет этого самого — нет, такого и в мыслях не было.

Отметил я по-быстрому путевку в диспетчерской, выскочил, растолкал мужиков, поймал эту плясунью за шиворот и потащил в свою кабину. А она и не сопротивляется. Какой там сопротивляться — пьяней вина. Мужики хохочут, а мне и стыдно, и зло берет, сам не знаю, зачем я ее тащу.

Посадил ее в кабину, дверку на всякий случай на ключ закрыл, мало ли что, возьмет еще да и вывалится на ходу. Тут Петька-китаец подбегает: «Степанович, отдай ее мне. Ей же в другую сторону надо!» Зубы скалит. Послал я его подальше и с места тронул. Едем. Она ко мне с разговорами разными лезть давай. Цыкнул я на нее, матом добавил — присмирела девка, замолчала.

Хоть и порожняком шел, а зима, дорога укатанная, мягко машинешка бежит. Тепло в кабине, все щелочки своими руками войлоком заделывал-утеплял, печка работает, разморило мою плясунью, укачало, заснула, словом. Ну поспи, думаю. А что дальше с ней делать буду — убей бог, не знаю.