Сибирский рассказ. Выпуск III

Ну ладно, сам себе думаю, братья мои родненькие. Ладно! Посмотрим еще, что и как… Жизнь впереди ох какая большая! Я там, на малолетке, как раз и узнал про Север-то, про деньжищи его! Нет, ну не так бы обида брала, если бы братьям действительно нечего мне было послать. А то ж ведь знаю, есть что, имеется, оба куркулями живут. Черт с ними, думаю, с посылками вашими, то есть оправдываю братьев как-то, сердце-то все ж не каменное, одна кровь! У одного — жена, у другого уже и вовсе детей двое, пусть им больше будет. Но ведь письмо, письмо могли, сурки, хоть одно за все три года написать? Нет, совсем забыли. Ни звука. Как рыбы молчат. Вот что обидно было! Оно и сейчас не вспоминаешь пока — ничего, а как вспомнишь — так опять зло берет.

Значит, получаю я здесь сто двадцать тыщ старыми — и к ним, в Черемхово. Набрал им, как положено гостю, подарков, детям ихним, ничего не жалею. Они как увидели, что у меня такие деньги, прямо чуть в рот мне не смотрят, на цирлах передо мной бегают. Особенно женушки их стараются. Культурными стали, вежливыми, обходительными. «Володенька, Володенька», «Вовочка, пожалуйста!» Ладно, думаю, утки-уточки, знаю я вас. Братья тоже понт создают, рады, мол, соскучились по тебе, а спроси, где я был, они и не знают. Они ведь точно думали, или я кассира какого грохнул, или сберкассу сломал. Мне потом Юрка признался…

Делаю я им, значит, банкет. Друзья, какие с тех времен остались, — их пригласил, соседей, знакомых. В магазине на меня продавцы шары вылупили как на чокнутого — куда столько водки набирает человек. На свадьбу и то меньше берут, самогоном да бражкой стараются обойтись.

Ну, вечером сели за стол все, поприветствовались по обычаю, врезали, и пошло дело! Поддали, капитально поддали… Песни уже начали петь. Встаю я тогда и говорю все, что в душе-то моей против их, подленьких, наболело. И не хотел ведь ничего говорить-то, зачем старое поминать, ну, было и было, сплыло, значит, но вот ведь дернул черт за язык-то, а! Мне бы его прикусить вовремя, остановиться, на шутку все, что ли, перевести… А не могу — и все, хоть убей ты меня на этом самом месте — не могу! И понес, и понес! Люди чужие сидят, а я — поливаю…

Свояченицы места себе не находят. Ага, думаю, стыдно, курвам, стало! Братья тоже: один побелел весь, как стенка, сидит, другой — глаза в стол прячет. Я его спрашиваю, че ж ты мне в глаза, брат мой родной, не смотришь?! Подскочил он как ужаленный, хлоп кулаком по столу — не знал я, кричит, где ты есть, и писем твоих мы не получали! «Не получали?!» — говорю. «Нет, не получали!» Посмотрел я на него так вот, хотел в морду разок звездануть, да пожалел. Пнул, перевернул стол ногой, саданул дверью и ушел, даже костюм и чемодан свой у них оставил, не забрал. Пусть, думаю, подавятся.

Сел на электричку — и в Иркутск. Месяца полтора там гудел. Потом в Новосибирск поехал. А там что — те же рестораны, может, побольше их, и все. Те же «друзья», тому тридцатку дай, тому пятьдесят. Короче спустил все свои кровные и назад, опять на Палатку, опять на трассу.

Не-э, сам себе думаю, больше я таким дураком не буду. Мантулишь, мантулишь тут за эту денежку, а потом чужого дядю поить-кормить?! Не-э, думаю, врешь брат. Больше меня на мякине не проведешь. Хватит, побаловались. Пора за ум браться. Дураков нема…

Нет, братьев с того дня так больше и не видел. Не хотят они со мной знаться. Не понравилось, как я их тогда. Понятно, кому же понравится? Что? Да ты не торопись, успею… все расскажу. Об моей жизни целую книгу, роман-газету можно писать, только не напечатает ее никогда никто. Да потому и не напечатают, что не напечатают, и все! Вот тебе и «продолжайте»…

Он замолчал. Мысленно я ругал себя и дал слово — начнет, больше не перебивать. Словно угадав мои мысли, он сказал:

— Ты слушай и не перебивай. Может, я тебе что хорошее, для твоей же пользы, рассказать хочу… Молод еще перебивать…

Работаю дальше. Тут мне наливняк дали, МАЗ новый, работаю. В передовики не лезу, нам ни к чему, но план выполняю, триста прямого каждый месяц имею. Чего еще надо? Нормально, правда? Пить совсем завязал, понял — ни к чему это. Всю ее, один хрен, не перепьешь. Работаю… Подходит мне второй отпуск. А к тому времени, кроме как здесь, в Магадане, в Иркутске и Новосибирске, нигде и не был. С кем ни начнешь разговор, везде все были, все видели — Ялту, Ригу, Ростов, Киев, Москву, ну прямо спасу никакого нет. А я — пень деревенский.

Тут мне Юрка Смолов, товарищ мой, и говорит: а хочешь, со мной поедем? Одесса — жемчужина у моря! Одесса — мама, где женщин и вина так много, что тамошние жители, мол, просто даже и не знают, что с этим добром им делать. А мне какая разница — Одесса так Одесса. Не к братьям же в Черемхово опять ехать! Согласился и полетел с Юркой. У него мать там живет, недалеко от вокзала, улица… улица… — забыл, бог с ней, не имеет значения.