Сибирский рассказ. Выпуск III

— Спасибо, Званцев, лекарство помогло. Танча моя оклемалась. От души спасибо — вам и вашему мифическому другу из аптекоуправления.

И впервые улыбнулась ему — редкостной застенчиво-заразительной улыбкой, свойственной лишь женщинам страстным и чистым. Для Званцева разверзлось небо, ему открылось вдруг, что и улыбка эта, и особенный взгляд, и шарфик — все для него, только для него! Впитывая эту обвораживающую улыбку, он почти физически ощутил, как рвутся, расползаются, трещат нити, связавшие его с миром, и как другие тонкие нити, почти паутинки, притягивают его к этой незащищенной женщине, притягивают, привязывают, приковывают. Уже одно то, что она запомнила наконец-то его такую обычную фамилию, а значит, выделила из прочих, заронило в пораженное недугом сердце Званцева негасимую искру надежды.

С этого часа начал он с удовольствием и удовлетворением разрывать себя между диссертацией, ради которой приехал в наш город, и неведомой ему полуторагодовалой Танчей, вымаливая и выхлопатывая право доставать ей лекарства и приносить молоко, втридорога покупать на рынке редкие фрукты и разыскивать, бог знает, где, не менее редкие детские питательные смеси. Добровольная его кабала принималась как должное, со сдержанной благодарностью, а то и с приветливым равнодушием, причем далеко не всегда Вера Владимировна вспоминала фамилию благодетеля, иной раз вылетало у нее нечто похожее, но непременно на «з»: Звягин, Зенин, Земцов.

А девочке между тем становилось все лучше и лучше, пока однажды Вера не проинформировала Званцева, что потребность в нем окончательно отпала: доктор нашел Танчу совершенно здоровой и выписал в ясельки. «Так что огромное вам спасибо, Александр Петрович, мы с Танчей никогда не забудем вашу помощь. Прощайте!» Вера Владимировна не умела кривить душой.

Со дня их знакомства минуло чуть больше двух месяцев.

И поскольку были они уже не совсем чужие, однако их контакты основывались на зыбкой почве и теперь отпали, Званцев, поколебавшись, решил попытать судьбу и выяснить, нет ли других точек соприкосновения, более ему желательных, а если нет, постараться установить. С одной стороны, Верочка относилась к нему вроде благосклонно и как должное принимала помощь, значит, есть же в ней какое-то чувство к нему! Но с другой стороны…

Словом, не сразу решился Званцев ступить под своды нелепой облупившейся арки, что громоздилась на бульваре со времен царя Гороха. Была эта бессмертная арка бельмом на лице города, никто не знал и не помнил, когда и чего ради она появилась на свет, и примыкал к ней не дворец генерал-губернатора, не особняк сибирского золотопромышленника, не витиеватая хоромина купчины, а скромный деревянный пристрой к институту. И всяк, под ее треснувшие своды ступавший, невольно задавался вопросом: да так ли уж необходимо попасть ему в старый, заросший травой двор? Вот и Званцев не раз и не два споткнулся об этот вопрос, опасливо минуя арку, а в конце квартала поворачивал и возвращался.

Было Восьмое марта, под ногами хрупал весенний ледок, пропархивал редкий снег. В руках Званцев держал тщательно упакованный в газеты букетик ранних гвоздик. Наверное, если бы не гвоздики, дорого ему доставшиеся, он так и не решился бы свернуть под арку. Не сразу отыскал Званцев на втором этаже пристроя комнату Верочки — Мариши — Нади, а когда отыскал, не сразу постучался костяшками пальцев.

— Вера, к тебе! — безошибочно определила Мариша.

Верочка приняла цветы холодно и как бы недоумевая, весьма сдержанно поблагодарила, пройти в свой закуток не позвала, наоборот, стояла в дверях, загораживая их собой, и смотрела на Званцева с некоторым удивлением, словно силясь вспомнить его фамилию, так что Званцев, потоптавшись с минуту у порога, извинился и откланялся.

Поначалу он мужественно решил раз и навсегда отсечь эту хворость; очевидно было, что у нее кто-то есть; если она и не принимала в этот праздничный день некоего удачливого соперника, то наверняка ждала и боялась, что Званцев своим вторжением все испортит; да и вообще… вообще, не может же пребывать без поклонника, а прямо сказать, без любовника, такая хорошенькая женщина: будь ты хоть трижды недотрога, рано или поздно навяжется какой-нибудь обормот… да и маленькая Танча тому свидетельство.

Потребовался месяц наблюдений, раздумий, осторожных выспрашиваний, чтобы убедиться, что никого у нее вроде бы нет, и решиться на вторую попытку. На этот раз он уверенным шагом, без тени колебаний, проследовал под арку, придерживая в кармане пальто два билета на редкостные в нашем городе гастроли МХАТа, редкостные и такие притягательные, что ни одна женщина не устояла бы. Но Вера Владимировна лишь укоризненно покачала головой.

— Ну что вы, Званцев! Все эти развлечения не для меня. Я ведь затворница. Так что не тратьте на меня ваше драгоценное время. Спасибо и извините.

И дверь перед ним захлопнулась.