Так совпало, что в это время разбирали Иринино заявление на квартиру, и ей отказали уже второй раз. Вернее, не отказали, а оставили в списке не остро нуждающихся. Заявление она подала, еще когда родилась Галинка. И тогда было много слез из-за этого списка. Шура успокаивала дочь. Ползавода в бараках живет, а у них усадьба, огород полторы сотки, зелень не с базара. Девочке витамины. Да и чем она особенно заслужила, в цехе без году неделя. Борис особенно не расстроился, только и сказал:
— На частную надо было сразу уходить.
— На частную? А сколько лет прикажешь у чужих людей из-за печки выглядывать? — оборвала его Ирина.
Борис после института распределился в какую-то проектную контору, где квартир вообще не давали, и она его этим попрекала.
И снова лет пять жили, не сказать, чтобы уж совсем душа в душу, но неплохо, не хуже других.
Борис после ужина разложит на кухне бумаги, что-то пишет, высчитывает. Тема у него была.
Шура с Ириной, если в первую смену работают, мерекают какое-нибудь платье Галинке, или себе Ирина что-нибудь шьет.
А потом с темой у зятя что-то не заладилось, и начал он попивать. Ирина мужу проходу в этом деле, конечно, не давала. А однажды так расходилась, что пыталась Бориса поколотить. Но Шура пресекла это раз и навсегда:
— Не было в нашем доме такого и не будет. Да и как ты его после любить-то будешь?
Кажется, поняла Ирка. Но ругалась так, что Шуре перед внучкой было стыдно. Пробовала Шура ее остепенять, но теперь, видно, дочке своего ума не вложишь.
Ее Петр Мартьяныч веселый был человек, ругаться, скандалить вовсе не умел, но достоинство мужское соблюдал строго. Если бы она его не только обругала, а голос бы на него повысила, он бы минуты с ней жить не стал. Так ей казалось. А случилось раз, что чуть она не сорвалась…
Однажды еще в самом начале их супружеской жизни (а всего-то им досталось четыре годочка счастья, да и то с перерывом) пришел он под утро и чуть тепленький. Лыка не вязал, а вину чувствовал, наверное, и наперекор себе решил покуражиться.
— Сымай, Шурка, сапоги. Вымой, чтобы блестели.
Сидит на табуретке, качается и смотрит на нее так зло, пристально, будто и не пьяный вовсе. Нраву у нее было много. Свекровь это хорошо чувствовала и, может быть, поэтому ее недолюбливала. Но тогда она сумела сдержаться. Проводила его до постели и начала мыть сапоги. И уж не знает, чем больше отмывала грязь: водой или слезами? А с первым гудком ушла в угол за занавеску, чтобы он ее распухшего лица не видел. Петр Мартьяныч вскочил, на постели ее нет да и кровать не разобрана — спал он поверх покрывала.
— Саня!
Она молчит. Он посидел сколько-то времени, видно, вспомнил. Больше не позвал. Тишком собрался и на завод, она немного погодя. Вечером он ей полушалок кашемировый принес. И с тех пор пьяным она его не видела. Выпившим случалось, а пьяным никогда.
Сейчас, конечно, все не так, как в их время. Сейчас супруги друг другу ни в чем не уступят. Мало того, что дома, как кошка с собакой, цапаются, так жена на мужа в завком или в партком пожалуется. Его вызовут, он на нее: такая-рассякая. И не стыдно, что весь завод знает.
У Ирины с зятем, слава тебе господи, до этого не доходило пока. Но долбила Ирина Бориса так, что он тему свою совсем забросил, устроил Галинку в спортивную школу, стал ее после работы водить на тренировки, и на выпивку с друзьями у него времени как бы совсем не оставалось. В воскресенье она его тоже без работы не оставляла. В своем доме мужику работа всегда найдется. Воды с колонки натаскай, помои вытащи, золу выгреби, на тротуаре перед домом снег размети. Раньше Шура как-то все делала сама. В привычку и не работа вроде. Ну, а Борису все это было не с руки. Он первое время и телогрейку надевать стеснялся. Мне, говорит, не тяжело, это для меня как физзарядка, но времени жалко. Время идет, а тема стоит. Шура прикинет своим умом, правильно как будто рассуждает человек. Раз у него склад такой умственный, пусть изобретает.
Пока они спят, она все по дому и во дворе переделает, и воды на санках бачок привезет. На санках не тяжело. Но Ирине это дело не поправилось.
— Ты, мама, брось. Без темы, его я как-нибудь обойдусь, а без мужа навряд ли. Вот переедем в благоустроенную, тогда пусть хоть до пенсии свою диссертацию пишет. А пока хоть от пьянки отвадили, и то ладно.