Шура собрала на стол, несмотря на Иринины протесты: столько ждали, такая радость, как не отметить.
— Может, рано, мама, когда ордер дадут, тогда…
— Тогда еще попразднуем.
— Правильно мыслит теща! — сказал Борис.
И оттого, что он назвал ее попросту теща, а не мамашей, как звал обычно и как обращались к ней в магазинах чужие люди, Шура простила ему многозначительный взгляд и пошутила:
— Когда на новую квартиру переезжать будете, так не забудьте в огороде Борисов талант выкопать.
Галинка засмеялась, но не потому, что поняла, о чем речь, а потому что любила бабушку и всегда смеялась, когда видела, что та шутит.
Борис попытался вспомнить, почему теща так сказала, но так и не вспомнил, быстро налил себе рюмку и выпил.
— Вы, Александра Матвеевна, большая шутница, как я погляжу. Не замечал, не замечал. А талант, между прочим, либо есть, либо его нет. И огород ваш здесь ни при чем.
Ирина, сидевшая до этого в каком-то счастливом оцепенении, ничего не видя и не слыша, встрепенулась, пристально посмотрела на мужа и убрала со стола бутылку.
Сидели допоздна. Много говорили, как когда-то, еще в те времена, когда комната не была перегорожена.
Сегодня Шуре хотелось посидеть вот так же тихо, по-семейному, поговорить. Пироги она уже вынула и накрыла полотенцем, чтобы отошла корочка, — зять почему-то не любил хрустящую.
…За окном уже давно стемнело. Она посмотрела на часы, был уже восьмой. Должны были подходить. Да и Галинке пора было возвращаться. Надо было встретить. Оно хоть и не поздно, а страшно, поди, девчонке бежать с остановки. Улица-то у них не больно светлая.
Шура надела зимнее пальто, повязалась платком и вышла на улицу.
Когда они с внучкой возвращались, ставни в их доме не были закрыты, но свет горел во всех окнах. «Может, гости нагрянули», — с сожалением подумала Шура.
Гостей, однако, никаких не было. Борис принял у нее пальто, и она по его блестящим глазам и по вежливой предупредительности поняла, что он слегка пьян.
Выглянула Ирина.
— Что вы загуляли, мои хорошие! А мы вас ждем, ждем…
Стол был накрыт свежей скатертью, посредине блестел подаренный самовар, стоял торт и закуски.
— Поздравляю тебя, дорогая ты наша труженица, пусть хоть с опозданием… — Ирина расцеловала Шуру.
— Присоединяюсь, — сказал Борис, приобнял, неловко коснулся щекой.
— Бабулька моя, золотулька, самая лучшая и самая прекрасная. — Галинка выбежала из кухни, широко расставив руки.
— Да будет, будет, — притворно ворчала Шура, отстраняясь от внучки. — Ты такая стала здоровущая…
Сели за стол. Зять сказал короткий тост. Выходило, что зря она на него грешила, и ничего он не забыл, и все они хорошо понимали, кем она была для семьи: и заботницей, и запасницей, и мудрым наставником. Особенно ей понравилось, как он закончил: «Кем бы мы были без нашей большой, главной мамы. Без нее мы бы просто имели бледный вид». И, может, не столько слова ее тронули, сколько то, что, когда Борис закончил и сел, Ирина положила на его руку свою.
«Хорошо, когда все хорошо», — подумала Шура и потом несколько раз в течение вечера повторяла эти слова про себя, когда разбеседовались так, что уже и забыли, по какому поводу собрались.
В половине одиннадцатого поднялась Галинка.
— Больше ничего интересного, насколько я понимаю, не будет.
— Не будет, — подтвердила Ирина. — Мы еще попьем чай, а тебе торты противопоказаны.
— Не очень и хотелось. — Галинка состроила гримасу и ушла спать, закрыв в комнату дверь.
— Мама, тут у нас с Борисом есть к тебе разговор. Хотим посоветоваться.
Зять пожал плечами, достал сигарету и начал ее сосредоточенно разминать.
«Хорошо, когда все хорошо», — подумала Шура и улыбнулась.
— Ты же знаешь, что скоро нам дадут квартиру.
— Знает она, знает. — Зять переломил сигарету и бросил ее в тарелку. — Почему всегда надо с предисловий?
— Потому что я хочу по порядку. Чтобы мама все поняла… Так вот, нам дают, вернее, мы должны получить трехкомнатную квартиру.
— Хорошо! Смотри, как теперь. На каждого по комнате. Будете аукаться, — пошутила Шура.
— Дело не только в нас. Мы и о тебе думаем.
— Дак, надеюсь. Когда уж совсем неможахой буду, не бросите, поди, на произвол судьбы.
— Мама, я понимаю, что с этим домом у тебя связаны воспоминания о папе, о всей твоей жизни.
— У нас тоже связаны, — сказал Борис.
— Мама, я повторяю, что мы тебя прекрасно понимаем, сочувствуем тебе. Но ты должна нам помочь.
— Я помогу, — с готовностью сказала Шура. На книжке у нее было немного денег, и она уже давно решила купить им к новоселью что-нибудь из обстановки.
— Ну, и прекрасно. А то я боялась. Бередить старые болячки мне и самой тяжело. В заявлении ты есть, а чтобы тебя вписали в ордер, надо справку из инвентаризационной конторы.
— Ты думаешь, она что-нибудь поняла? — хмыкнул Борис и встал из-за стола.
— Поняла, все поняла, — перебила его Шура, досадуя, что у нее просят то, что она готова сделать сама. — Обстановка у вас будет. Нешикарная, но на первое обзаведение я вам куплю.
— Видишь? — огорченно сказал Борис. — Ладно, вы тут без меня разбирайтесь, а я пойду на кухню покурю.