Сибирский роман

Он обернулся и увидел грязного крестьянского парнишку. Только шапка подходила по размеру, остальная одежда была слишком широкой и большой, а штаны засунуты в сапоги, которые, должно быть, принадлежали великану. Это выглядело нелепо, но всё же сердце Мушкова заколотилось. «В таком виде она поедет со мной. Никто не узнает, кто она на самом деле. Так она и будет с нами ехать — нескладный худой паренёк, который должен подрасти, чтобы стать казаком. Даже если Ермак рассмеётся, а когда он смеётся, это значит жизнь или смерть... Всё зависит от звучания этого смеха!»

— Так и оставайся, — сказал он вслух. — И если я потом ударю тебя по заднице, не слишком сильно, но так, чтобы все это видели, не удивляйся! Людям привычнее, когда я гоню перед собой пленника нагайкой, а не иду с ним рука об руку.

— Значит, и ты? — спросила она, сильнее надвинув шапку на глаза. — С нагайкой на пленников? Одно горе от тебя, Иван Матвеевич!

— Идём! — велел Мушков.

— А когда ты ударишь меня?

— При первом удобном случае.

Она снова посмотрела на него большими глазами, а он уставился в землю и обозвал себя «слабаком», потому что он не овладел девушкой, как раньше делал это от Волги до Каспийского моря.

— Не смотри так! — внезапно закричал он, потеряв самообладание.

— Как хочешь. — Она пожала узкими плечами под слишком широкой рубахой. — Я больше не буду на тебя смотреть.

Она пошла впереди, и в зареве пожара осветилась её фигура, вокруг которой болталась рубаха — умилительно хрупкая фигурка в больших сапогах, как одинокий цветок в вазе.

«Я взял на себя заботу о ней, — подумал Мушков и пошёл сзади. — Была ли в этом необходимость, Иван Матвеевич? А не получится ли так, что я всё равно ею овладею и прогоню? Я свободный казак! Ха-ха, свободный...»

— Сейчас ты получишь первый пинок, Марина, — сказал он, приблизившись к ней вплотную. — Прости, но так надо. Казаки уже смотрят.

Отстав на шаг, он пнул её ногой. Хоть удар был не сильный, но его хватило, чтобы Марина упала. Некоторое время она лежала неподвижно. Сердце Мушкова почти остановилось, и он подумал: «Я раздробил ей кости». Но Марина поднялась.

— Мы ещё об этом поговорим! — процедила она сквозь зубы.

Мушков кивнул. «Хорошо, хорошо, — подумал он, — поговорим. Хвала Иисусу Христу, она жива! Иди дальше, Мариночка... В следующий раз я пну не так сильно...»

Всё произошло, как Мушков и ожидал: Ермак вместе с казаками рассмеялся при виде паренька, который очень хотел стать казаком. Они окружили Мушкова и его добычу, погоготали над огромными сапогами парня, и только потому, что он был мальчишкой, не кинули ли его в воду.

— Казаком надо родиться! — крикнул пребывающий в хорошем настроении Ермак и толкнул своего друга в ребро. — Казаком нельзя стать!

— Я умею ездить верхом, не хуже вас! — сказала Марина. Её звонкий голос вполне сходил за мальчишеский. — Мой отец был царским конником!

— А где твой папаша сейчас? — крикнул Колька, один из урядников отряда.

— Не знаю.

— Наверное, сидит у реки и наложил в штаны от страха! — крикнул Мушков, чтобы внести свой вклад и сделать ситуацию правдоподобной. — Давайте, приведите лошадь! Пусть покажет, чему научился у отца. Царский конник! Вот потеха, братья! Посмотрим, как козёл скачет на осле!

Ермак свистнул и махнул рукой. Из табуна вывели кобылу и поставили её перед Мариной. Казаки засмеялись ещё сильнее и стали подталкивать друг друга. Это была Люба, лошадь Ермака! Когда она чувствовала под собой другого седока, а не крепкие бёдра хозяина, то становилась коварной, как весенний лёд. Создавалось впечатление, что у того, кто садился на неё, трещали все кости...

— Садись! — нарочито грубо крикнул Мушков и дал Марине лёгкого пинка. Она отлетела к Любе, и казаки заревели от восторга. «О Боже, — подумал Мушков, — это был такой слабый пинок, а она чуть не залетела в седло. Как к ней прикасаться, не причинив вреда? Как взять в руки эту нежную маленькую птичку?» Этого он пока не пробовал — не было такой возможности...

Марина забралась в седло. Это было не сложно, гораздо сложнее оказалось удержать сапоги. Она согнула ступни и старалась удержать сапоги на ногах.

Ермак вздёрнул подбородок. Сейчас Люба покажет характер! Сначала она вскинет круп, затем передние ноги, и если седок удержится, то взбрыкнёт всеми четырьмя ногами. Никому не удавалось удержаться на ней, даже Мушкову, а уж под ним-то любая лошадь становилась послушной. Только не Люба!

Марина сидела в седле и осматривалась. Казаки притихли и уставились на неё.

— Что мне делать? — спросила Марина Ермака, который не мог понять, что происходит с лошадью. Люба не двигалась и только прядала ушами. — Кто даст мне пику и подержит кусок мяса? Я выбью его на полном скаку!

— Пошла! — сердито крикнул Ермак и пнул любимую кобылу в бок. Лошадь вздрогнула, оглянулась, но не двинулась с места.

— Вперёд, лошадка, — нежно сказала Марина и положила руку меж ушей лошади. Люба рванулась вперёд, копыта забарабанили по степи так, будто она собиралась добраться до Москвы за один день.