Сибирский роман

— За Аллаха и его Пророка! — крикнул он, подав сигнал к атаке. Он был мусульманином, но его всадники думали иначе. Они прибыли из далёкой Азии, наследники великого Чингисхана, сыновья длинных серебряных рек и необитаемых пустынь, бесконечных степей и тихих лесов. Сражаться за Аллаха? Нужно уничтожить русских, отрезать им головы, захватить их оружие... — только это было важно. А Пророк…

Ермак ждал, когда всадники приблизятся на достаточное расстояние. Затем поднял саблю, и пушкари поднесли горящие фитили к пушкам.

Невозможно объяснить невежественному человеку, который видит синее безоблачное небо и сияющее утреннее солнце, как среди бесконечной синевы может внезапно грянуть гром. Но так и произошло. Раздался ужасный гром и треск, образовалось облако тумана, а затем небесный кулак ударил по всадникам, пробив три огромные прорехи в рядах атакующих. Потом последовало множество более тихих ударов грома, дождь из железных градин косил людей и лошадей.

Стрелки палили в четыре очереди, и когда последняя очередь стреляла, ружья первой были снова заряжены, чтобы выплюнуть смерть в ряды татар.

Татарам это казалось вмешательством в битву сверхъестественных сил.

— За Аллаха и его Пророка! — снова крикнул князь Таусан, но грома и железного града среди ясного неба было для всадников достаточно. Они развернули лошадей и, отказавшись штурмовать укрепления из стругов, поскакали обратно в степь, в свой лагерь, где в обозе уже разобрали кожаные остроконечные юрты.

С князем Таусаном остался небольшой отряд примерно в двести всадников. Это была гвардия Кучума, посланная сибирским царём Маметкулю в качестве телохранителей, а Маметкуль направил её к Таусану.

Вокруг них носились и ржали лошади, кричали раненые. Стоявшие между лодок пушкари быстро и спокойно, как на учениях, заряжали пушки для нового залпа.

Стоящий рядом с Мушковым и Мариной Ермак толкнул Марину кулаком в спину.

— От каждой сотни половину на штурм! — приказал он. — Стрелки — впереди! Беги, сукин сын!

Марина дёрнулась, чтобы побежать и передать приказ, но Мушков задержал её.

— Я передам! — сказал он.

— Я приказал Борису! — прорычал Ермак. — Пусть бежит…

— Я сделаю это быстрее, Ермак!

— Отпусти его! — Ермак ударил кулаком по руке Мушкова так сильно, что чуть не сломал ему палец. Тот отпустил Марину, и она побежала, уклоняясь от стрел, которыми всадники Таусана поливали казаков.

— Боишься за него, да? — прорычал Ермак и схватил Мушкова за горло. — В твоего любовника может стрела попасть? Беги — но в другую сторону! Беги к татарам, и пусть они тебя убьют!

Глазами, полными ужаса, Мушков посмотрел на искажённое ненавистью лицо друга, и отшатнулся к стене из лодок. Он машинально схватился за кинжал, но Ермак выхватил свой быстрее.

— Померяемся силами, Мушков?

Глаза Ермака сверкали, и Мушков с ужасом подумал: «После падения на мёрзлую землю у него что-то произошло с головой. Это больше не мой друг Ермак. Это зверь, похожий на него! Боже, помоги нам завоевать с ним Мангазею»

— Ты сошёл с ума, Ермак, — пробормотал Мушков.

Новый залп пушек заглушил его слова, и Ермак видел только шевеление губ. Мушков сжал в руке кинжал и пригнулся, готовясь к прыжку.

Нельзя сказать, что священник только молится и благословляет. Кулаков, привыкший к разным неприятностям с казаками, не спрашивал, что произошло между Ермаком и Мушковым. Он неожиданно оказался рядом с ними, ударил Ермака древком пики по голове, Мушкову нанёс мощный удар в живот, и когда оба упали, довольно хмыкнул, вернулся назад к стрелкам и крикнул густым басом:

— За нашего Спасителя! Вперёд, на штурм!

Этот приказ, собственно, и хотел отдать Ермак.

В результате князь Таусан и шестьдесят девять его всадников попали в плен к казакам. Они уныло слезли с лошадей и ждали смерти. Но татар не убили, что оказалось для них неожиданностью.

«Пленные станут нашими союзниками, — сказал Ермак казакам перед битвой. — Они разнесут славу о нас по всей стране».

В то утро казаки захватили весь обоз князя Таусана и даже лошадей, на что они втайне надеялись — они поймали девяносто лошадей, и это на тысячу человек, которые мечтали о них каждый день! А также юрты и оружие, целое стадо овец, бочки с мёдом и чайным листом, и небольшой гарем из семнадцати молодых и красивых монгольских девушке с пылающим взором.

— Никому не трогать! — сразу заявил священник Кулаков, первым оказавшийся на месте. Чутьё вело его, как верблюда, чувствующего воду в пустыне. — Кто к ним прикоснётся, того поразит молния! Люпин, присмотри за ними!

Люпин, самый счастливый отец в мире, потому что увидел Марину живой, поставил перед гаремной юртой двух караульных, а сам сел среди семнадцати испуганных, но любопытных монголок. Он задумался, не хватит ли священника удар от такой тяжёлой работы...

Ермак и Мушков пришли в себя, когда битва уже закончилась. Они лежали у струга, а казаки рыскали в татарском лагере в поисках добычи. Вокруг кричали раненые и молили о пощаде.