Сиделка

Танцевали молча. Чувственная мелодия вела за собой, прикосновения горячих рук обжигали даже через одежду, дыхание сбивалось — не столько от танца, сколько от невольной близости тел, губ, сердец…

— Тебе нравится твоя новая жизнь, Кейт? — неожиданно спросил Горн.

Новая жизнь? Вот, значит, как это называется? Я едва заметно усмехнулась.

— Мне сложно ответить на этот вопрос, милорд.

— Разве не об этом ты мечтала?

В голосе графа послышалась ирония.

Я молчала. Мне не хотелось оправдываться. Да я и не считала себя виноватой. Не перед Горном.

— Почему ты так поторопилась, Кейт? — с горечью спросил Фредерик. Он кружил меня, уводя в дальний конец залы. — Почему так быстро согласилась на предложение Эрика? И зачем, вообще, согласилась?

Последние слова граф произнес еле слышно, почти про себя.

— Лорд Каллеман был честен со мной, — тихо ответила я. — Всегда. И я знаю, что могу ему доверять.

— А мне ты не доверяешь, — так же тихо заметил граф.

Лицо его приняло отстраненное выражение. С нашей последней встречи Горн изменился. Он больше не был резким и порывистым. Напротив. Сиятельство хорошо держал себя в руках, видимо, сумел разобраться со своей магией и выглядел холодным и неприступным, как камень. Если бы я не знала, каким горячим и страстным может быть этот мужчина, ни за что бы не поверила, что он способен выйти из себя.

— Не доверяешь, — повторил Дерек. — Позволь спросить, почему, Кейт? Чем я заслужил твое недоверие?

Я ничего не ответила. Да и что я могла ответить? Горн был прав. Я ему не верила. Любила, желала, мучилась, но не верила.

— Молчишь? — с ледяной усмешкой спросил Фредерик. — Тебе нечего сказать? — он посмотрел мне в глаза. — Что ж, понимаю.

— Мы с вами слишком разные, милорд, — ответила я. — Вам достаточно всего лишь страсти, в то время как мне нужны настоящие чувства и уверенность в завтрашнем дне.

— А ты считаешь, что я не могу тебе их дать?

— А разве это не так?

Горн обвел взглядом Малую залу. Лицо его закаменело.

— Когда-то ты обвинила меня в том, что у меня нет сердца, Кейт, — тихо сказал он и посмотрел на меня с едва заметной горечью. — Что ж, как ни странно, ты была недалека от истины.

Дерек замолчал, продолжая кружить меня в танце, а я смотрела на такие близкие и такие притягательные губы и ждала пояснений.

— Девораторы привыкли обходиться без привязанностей и эмоций, — бесстрастно продолжил граф. — Все те чувства, что приписывают влиянию сердца и души, нам чужды, — его рука еле заметно дрогнула. Я почувствовала, как Горн немного отстранился, оставляя между нами небольшое расстояние. — К сожалению, наш дар, которого так боятся и которым так восхищаются — всего лишь проклятие, Кейт, — усмехнулся он. — Слишком много чужих эмоций, слишком много чужих страстей нам приходится препарировать и рассматривать с самых разных сторон, и чтобы не потеряться в этом хаосе и сохранить здравый рассудок, девораторов с самого детства учат не поддаваться иррациональным душевным порывам. Всю свою сознательную жизнь мы неуклонно следуем этому правилу, и я тоже ему следовал, до недавнего времени, — Дерек еле слышно хмыкнул и добавил: — Только вот встреча с тобой все изменила. Когда ты появилась в Иренборге, я умирал, Кэти. Знал об этом, понимал, что надежды нет, но все равно сопротивлялся, не хотел верить, что жизнь оказалась так несправедлива и так коротка. Вокруг кружили стервятники, дожидаясь моего последнего вздоха, магия исчезла, тьма не слушалась, выворачивая душу, мучая, требуя себе пищи, а мне хотелось только одного — встать на ноги и выгнать из замка всех, кто дожидался моей смерти, — лицо его заледенело. — Нет, я давно уже привык жить среди тех, кто меня ненавидит и боится, но в те невыносимо тоскливые дни мне так хотелось, чтобы рядом был хоть один человек, который относился бы ко мне без этого удушающе-зловонного страха, — Горн помолчал немного и продолжил: — Когда вы с Эриком вошли в мою спальню, я еще не знал тебя, но почувствовал, как рассеялась тьма, окружающая меня, как легко стало дышать, как сильно забилось сердце.

Он едва заметно улыбнулся. И столько грусти и затаенной нежности было в его улыбке, что я почувствовала, как к глазам подступают слезы.

— Но вы попытались меня прогнать, — справившись с собой, напомнила графу.

— Да, Кэти. Я не поверил. Не смог допустить, что кто-то может относиться ко мне, как к обычному человеку, — Горн усмехнулся. — Но ты оказалась упрямой и не ушла. Ты была рядом, и боль, терзавшая меня, унималась. Разум прояснялся. Тьма отступала.

Граф прижал меня крепче, но в этом объятии не было грубости.