Сидни Шелдон. После полуночи

Полет из Нью-Йорка был крайне неприятным. Лайнер трясло, и Джон ощущал, как все внутренности переворачиваются. Он нервничал так, что даже попытался завести беседу со своим спутником.

– Конечно, официально мы не можем заставить швейцарцев сотрудничать с нами. Но я знаю кое-кого в «Банк де Женев» и смогу убедить их выйти за пределы дозволенного.

Молчание. Все равно что говорить с покойником.

Гэвин прикрыл глаза.

«Убедить? Выйти за пределы дозволенного? Они преступники, отмывавшие деньги Брукштайна! Их следовало бы растянуть на дыбе, вырвать конечности из суставов, так чтобы вопли были слышны со статуи Свободы».

– Вы бывали в Женеве, Гэвин?

– Нет.

– Прекрасный город. Г-г-горы, озеро. Мы с Ленни любили туда приезжать…

Гэвин натянул маску для сна.

– Спокойной ночи.

Полет продолжался.

Джон Мерривейл заказал номер в «Лез Амур», эксклюзивном пятизвездочном отеле в старой части Женевы. Некогда они съели немало прекрасных обедов в тамошнем знаменитом ресторане, выстроенном в тринадцатом веке и украшенном изящными фресками и шедеврами искусства. Ленни любил говорить, что это все равно как обедать в Сикстинской капелле.

Уильямс отказался присоединиться к финансисту и предпочел более скромный отель «Эден», стоявший на берегу озера. Гэвин выбрал номер, из окон которого не открывался живописный вид. Зато он был ближе к тренажерному залу и бизнес-центру.

– Мы здесь не для того, чтобы развлекаться, – сухо бросил он Джону.

«Боже упаси!»

Джон снова подумал о том, как сильно презирал бы Ленни Гэвина Уильямса. Его угрюмость. Постоянную злобу.

После обеда, гуляя в одиночестве по промерзшим средневековым улочкам Женевы, он представил, насколько веселее они могли бы провести время с Ленни.

– То есть в каком смысле – я не иду?

В это мгновение Гэвин походил на безумца, которому не помешала бы смирительная рубашка. Они с Джоном завтракали в отеле Гэвина, перед встречей со служащими «Банк де Женев».

– У м-меня хорошие отношения с б-банкирами. Он-ни легче доверятся мне, если приду один.

– Доверятся вам?

Уильямс скомкал салфетку в кулаке.

– Именно, – подтвердил Мерривейл. – Банковское дело, особенно в Швейцарии, основано на доверии.

Тут Уильямс буквально осатанел.

«Подумать только, этот тип был правой рукой величайшего вора всех времен и народов! И теперь имеет наглость рассуждать о доверии? Даже после позора «Кворума»? Он так и остался банкиром, а я тут чужой!»

– Не стоит покровительствовать мне, Джон, – отрезал он вслух. – Я писал руководства по швейцарскому банковскому делу.

– Превосходно. В таком случае вы знаете, о чем я говорю.

– Эти люди, с которыми, по вашим словам, у вас прекрасные отношения, отмывали деньги. Они подонки, их доверие ничего не стоит. Я буду присутствовать на совещании, нравится им это или нет.

Джон не смог сдержать мимолетной торжествующей улыбки:

– Боюсь, что нет, Гэвин. Видите ли, я уже все обсудил с Гарри Бейном. Я п-пойду один. Сообщу вам всю информацию, которую из них вытяну. Если вам это не нравится, обратитесь к Гарри.

– Но как я могу обратиться к Гарри? – брызнул слюной Гэвин. – В Нью-Йорке три часа ночи!

– Неужели? – снова улыбнулся Джон. – Какая жалость!

Три дня спустя они вылетели в Штаты.

Джон Мерривейл доложил Бейну: те деньги, которые Ленни перевел в Швейцарию, давно испарились. Некоторые суммы были выплачены инвесторам. Остальные ушли на покупку собственности в Южной Америке. Завтра Уильямсу предстояло вылететь в Боготу. Может, там что-то обнаружится…

Гарри Бейн сжал руками виски.

«Богота! И конца этому нет…»

– Мне очень жаль насчет Женевы, сэр. Я действительно надеялся, что это прорыв!

Гарри Бейн ненавидел это «сэр». Никто, кроме Джона, так к нему не обращался. Он много раз просил Мерривейла сменить официальный тон, но у парня на этот счет явно имелось собственное мнение. Пресмыкательство было его второй натурой. Непонятно, что привлекало такого удивительного человека, как Брукштайн, к этому ничтожеству. Бейн не видел в этом никакого смысла!

– Ничего, Джон, вы сделали все, что могли. Бюро ценит ваши усилия.

– С-спасибо, сэр. Я с-стараюсь.

«Ну да. Мы все стараемся. Только за это призы не выдают. Не в этой жизни».

– Джон, не обидитесь, если я задам нескромный вопрос?

Мерривейл явно растерялся.

– Неужели вас это не волнует?

– Что именно?

– Из-за Брукштайна вы, должно быть, потеряли миллионы, верно? Десятки миллионов?

Джон кивнул.

– Работа всей вашей жизни уничтожена, доброе имя вываляно в грязи. Разве… не знаю… это не подрывает вашу веру в человечество?

– Боюсь… я никогда не имел большой веры в человечество, – улыбнулся Мерривейл.

– Ладно. Тогда в дружбу.

Улыбка мгновенно исчезла.

– Позвольте кое-что сказать насчет дружбы, мистер Бейн. Дружба – это все. Все. Единственное, что им-меет значение в этом мире. Люди могут болтать обо мне все, что хотят. Но с-скажу вам одно: я верный друг.

Он повернулся и ушел.

Гарри Бейн смотрел вслед.

Ему почему-то было не по себе.