Сидни Шелдон. Узы памяти

Генри Уитмен до сих пор ее защищал, но его поддержка не будет вечной. Алексия всеми силами пыталась выбросить из головы злобный шепоток и сосредоточиться на работе. Вопреки общему мнению она кое-что чувствовала. Поэтому критика, давление и больше всего изолированность начинали действовать на нервы.

Если бы только Тедди мог жить с ней в Лондоне, возможно, ситуация была бы проще. Но он настаивал на том, чтобы половину времени проводить в Кингсмире (поместье само собой управляться не будет, знаешь, дорогая), с Рокси, прикованной к нему, как ядро каторжника. На прошлой неделе ей снова звонили в Чейн-Уок с угрозами. Тот же помешанный на Библии псих, который звонил в прошлый раз. Она рассказала обо всем Эдварду Мэннингу, но отказалась беспокоить охрану, боясь, что произойдет утечка информации и люди подумают, что она пытается завоевать их сочувствие. Если есть то, что Алексия ненавидит больше, чем несправедливые нападки, так это чужая жалость.

Голос сэра Мэннинга пробился сквозь туман в мозгу Алексии:

– Возможно, вам стоит взять отпуск, министр внутренних дел.

Голос был типично английским, резким, сухим, изобиловавшим стаккато. Совсем как у Тедди. Голос, требовавший подчинения, даже ненамеренно.

– Отпуск? – Алексия не верила своим ушам.

– Недельный. По семейным обстоятельствам.

– Вы говорили с премьером?

Сэр Мэннинг казался подобающе оскорбленным.

– Конечно нет, министр внутренних дел.

– Генри Уитмен сказал мне то же самое на прошлой неделе. Он пытается избавиться от меня.

– А может, помочь?

– Уволив меня?

– Нельзя жить так, словно ничего не случилось, министр.

– Нельзя? Но почему?

– Потому что…

Сэр Эдвард раздраженно показал на газеты:

– Еще несколько недель таких статей, и вашей политической карьере придет конец. Продолжайте в том же духе, и Уитмен исключит вас во время следующей перестановки в кабинете министров. Простите за жесткость, но нужно смотреть фактам в лицо.

Алексия рассеянно разглядывала что-то за окном.

– Да, – пробормотала она, ни к кому персонально не обращаясь. – Полагаю, нужно.

Час спустя, сидя в ничем не примечательном итальянском ресторанчике в Челси, Алексия пыталась съесть ленч. Она сильно похудела после аварии с Майклом, а с тех пор как в Париже впервые услышала об убийстве Дженни Хэмлин, аппетит покинул ее. Что же до сна… хорошо, если удавалось задремать часа на три – слишком неотступны были теснившиеся в мозгу мрачные мысли. Упорно занимаясь работой в министерстве, существуя на кофе и адреналине и отчаянно боясь остановиться, Алексия сознавала, что любая пауза позволит этим мрачным мыслям нахлынуть, как наводнению, и утопить ее. А когда она засыпала, все равно видела, как тонет: волны поднимались и тащили ее на дно, и тщетными были попытки втянуть воздух в легкие.

– Ваш чоппино, миссис де Вир. Наслаждайтесь.

Алексия уставилась на куски морского черта и осьминога, плавающие в подкрашенном шафраном супе и почувствовала тошноту. Отодвинув тарелку, она попыталась съесть немного хлеба, но так и не смогла. Уж очень была слаба, а от вида еды делалось нехорошо.

«Может, Эдвард прав. Мне нужно отдохнуть. Я отчаянно тревожусь о Майкле и стала настоящим параноиком из страха потерять работу. Но может, премьер-министр действительно пытается мне помочь?»

Неожиданно всплывшие картины Мартас-Вайнъярд и Гейблза заставили ее улыбнуться. Она представила глицинию, увившую деревянную подпорку на заднем дворе, черное ночное небо, полное ослепительных звезд, тихое ворчливое кваканье лениво совокуплявшихся лягушек-быков.

«Именно туда мне следует лететь. Там я в безопасности. Там я отдохну, и здравый смысл вернется».

Это означает необходимость оставить Майкла. Но Алексия ничем не может помочь сыну. А если она не уедет подальше от неприятностей, вообще не будет ни на что годиться.

«Я сама попаду в больницу».

Люси в этот момент была в Вашингтоне с Арни, но Алексии, возможно, удастся убедить подругу прилететь и побыть с ней, тем более что у подруги не было ни работы, ни срочных дел дома, особенно сейчас, когда Саммер в Оксфорде. Как чудесно будет поговорить с Люси, без отвлекающего присутствия мужей и детей.

После аварии женщины разговаривали по телефону. В отличие от остального мира Люси инстинктивно понимала, почему Алексия должна работать как одержимая. Почему она должна идти вперед. Почему не может отступить и быть слабой, рвущей на себе волосы матерью, чего от нее требовала британская публика. Алексия рассказала Люси даже об убийстве Дженни Хэмлин и страхах стать мишенью в каком-то безумном заговоре, жертвой безымянного зла, которого она даже не могла определить. Коллеги просто посмеялись бы над ней или подумали бы, что она сходит с ума. Но Люси не судила подругу, даже когда Алексия рассказала о своем темном прошлом. Просто слушала, такая же молчаливая и терпеливая, такая же спокойная и не меняющаяся.

Тедди любил ее. Но не знал так хорошо, как подруга. С Люси и только с Люси Алексия была собой. А она так нуждалась в этом. Больше, чем всегда.