Сияющие высоты

Корд вскочил, будто хотел побежать и потребовать с учителя ответа. Райлин положила ладонь ему на руку.

Их взгляды встретились, и Райлин отпрянула как от огня.

– Нет, – медленно проговорила она. – Я не хочу, чтобы его уволили. Шэйн поступил неправильно, но он не принуждал меня. Просто сглупил.

Корд внимательно посмотрел на нее.

– Все равно это ненормально, – наконец произнес он.

– Конечно.

Райлин хотелось объяснить, что разозлилась она вовсе не из-за поцелуя, а из-за того, что он означал. Вернуться бы в то время, когда она считала себя гением голографии, способной ученицей, которую оскароносный учитель призвал на помощь на другой конец страны. А что же сейчас? Теперь она просто ассистентка режиссера, который на нее запал.

Даже Райлин понимала, как избито и по-голливудски это выглядит, а ведь она провела там всего неделю.

– Мне казалось, ему в самом деле нужна моя помощь, – устало проговорила Райлин. – Но в итоге ты оказался прав.

Корд вздрогнул, вспомнив свои слова:

– Прости, что я так сказал.

– Какая разница. Я больше не могу у него учиться.

– Так нельзя! – воскликнул Корд. – Ты не должна оставлять поле битвы за Шэйном.

– Как я смогу после всего снова встретиться с ним?

Корд вздохнул, будто и хотел разозлиться на нее, но не мог.

– Есть еще одна группа по голографии – вводный курс, там профессор – женщина, она преподает здесь уже лет сто. В основном там девятиклассники, и темп может показаться тебе медленным, но все лучше, чем ничего. Переведись хотя бы туда.

Райлин пробормотала «спасибо», сорвала травинку и стала в задумчивости растирать ее между пальцами.

– Иногда мне кажется, что, придя в Беркли, я совершила огромную ошибку. Если вдруг не заметил, я не слишком вписываюсь в здешний мир.

Райлин засмеялась, и смех ее показался сухим, как шуршание листьев над головой.

– Это не ошибка, – с неожиданной страстью заявил Корд. – Ты правда талантливая. Не позволяй никому сбить тебя с толку.

– А тебя это почему волнует? – не удержалась Райлин и мысленно добавила: «Особенно после того, что я тебе сделала».

– Райлин… – не сразу ответил Корд. – Меня по-прежнему интересует твоя жизнь. Даже после всего случившегося между нами.

«Меня по-прежнему интересует твоя жизнь…» Ему не все равно? Но интересует она его как друг… или все же больше?

Корд отряхнул темно-синие форменные брюки и поднялся. Момент ускользнул.

– Пора возвращаться. Я дорожу местом ассистента преподавателя, – ровным голосом произнес Корд. – Это единственная внеклассная работа в моей университетской программе.

Он протянул руку, чтобы помочь Райлин подняться на ноги. Когда их ладони соприкоснулись, ее пробрала дрожь – как электрический ток, достигая кончиков пальцев.

– Что, разве уличные гонки на старых автомобилях в Хэмптоне не в счет? – подшутила Райлин.

Корд наградил ее улыбкой – за воспоминание, которое они хранили вместе.

Всю обратную дорогу Райлин терзалась новым чувством, еще неявным, но неотвратимым – одновременно радостным и пугающим. Но окунаться в него она не решалась, боясь обжечься.

Однако, пока экскурсовод монотонно читал лекцию, Райлин то и дело поглядывала на профиль Корда и гадала: что же все это значит?

Эйвери

В понедельник вечером Эйвери, сойдя с монорельсового поезда в Нью-Джерси, плотнее запахнула полы темно-синего пальто и двинулась по дорожке, ведущей к кладбищу Сифлер. Одинокий ховер засек движение и полетел рядом, с надеждой мигая зеленой лампочкой и показывая, что свободен, но она не обратила внимания. Сейчас Эйвери нуждалась в свежем воздухе. Проснулась она в апатичном, опустошенном состоянии, на мокрой от слез подушке. Как бы Эйвери ни старалась в течение дня совладать со своим горем, за ночь она забывала, что между нею и Атласом все кончено, и утром жестокая правда накрывала ее с новой силой.

Замкнувшись в себе, сходя с ума от одиночества, она ни с кем не могла поговорить по душам. Мимоходом Эйвери подумала о Леде, но, хоть они и шли на примирение, обсуждать с подругой Атласа пока было рано. Как же ей не хватало Эрис!

Поэтому она и оказалась на кладбище, одетая в плотное пальто и ковбойские сапоги – из коричневой кожи с белыми вставками, которые Эрис всегда просила у нее. Они, как ничто другое, подходили к случаю. Эйвери миновала главные ворота, кивнула на входе в камеру видеонаблюдения и свернула налево, где в центре семейного участка Рэдсонов находилась могила Эрис. Что бы ни случилось у них с отцом при жизни, после смерти он все же признал дочь.

Эйвери не была здесь со дня похорон подруги: после погребения и бесконечной поминальной церемонии, для которой арендовали безликий зал; мама Эрис все еще жила внизу Башни, а отец – в «Нуаже». До самого конца там пробыли лишь родители Эрис, ее бабушка, Фуллеры и… Леда. Эйвери стояла на пронзительном ветру и смотрела, как священник опускает в землю крошечную урну с пеплом. Неужели это все, что осталось от ее энергичной, полной жизни подруги?