— Я считаю, что Башлачёв — это самый вот… ну, я не знаю даже, как выразить, какой эпитет… это самый крутой или честный человек в нашем роке, который был. То, что… Мы с ним встречались в 87 году, и у нас вышла встреча в некотором роде неприятная в то время — (то, что я некоторое время говорил на интервью) — то, что мы с ним разговаривали в 87 году — у меня сначала возникло такое, не то что предубеждение, а чувство, что этот человек крайне устал и внутренне умер. Но вот сейчас я просто понимаю ситуацию, в которой он находится, у меня вот такое чувство, что, в некотором роде, я к ней тоже подхожу, скажем так. То есть то опустошение, в котором он находился в 88 году перед смертью, это тоже наступает во всей ситуации в нашей стране, в нашем роке. Башлачёва считаю, особенно песню «Егоркина былина», которая у него (не потому, что каламбур) — это самая крутая, наверное, песня, которая была в советском роке вообще.
(Записка из зала)
— Егор, Вы собирались свой проект «Коммунизм» воплотить в кинематографе. Как это будет выглядеть?
— Мы собираемся снять фильм, действительно. Фильм будет называться «Сатанизм», судя по всему. Мы уже записали к нему звуковую дорожку. Фильм будет выглядеть, как смесь между собой, скажем, внешне не связанных кадров, которые воплощают реальность, которая вокруг нас. Кадры должны мелькать с такой быстротой, что… то есть, если кто знает, это должно выглядеть в кинематографе, как в музыке, допустим, играет группа Napalm Death. Чтобы человек, который, допустим, это вынес до конца (минут сорок, допустим, чтобы его привязать к креслу или ещё как-то), то есть вышел полностью со съезженной крышей… Я не знаю, удастся это воплотить или нет — у нас нету ни камер, никаких условий для этого, но, возможно, что мы когда-нибудь это сможем сделать.
(Записка из зала)
— Как ты смотришь на урлаков?
— Ну это понятно всё (смеётся). И так ясно… То есть реальность такова, что без этого просто нельзя.
(Записка из зала)
— Егор, твой брат говорил, что возможно ваше сотрудничество. Реально ли?