Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

— Нет, это не попс. В смысле, эти прихлопывания — это вообще нормально. Я не знаю, какой концерт может быть, когда приходит человек в зал, один человек играет, а другой человек слушает сидит. Это до такой степени глупейше, что просто вообще. Я не знаю, моё личное отношение, как сам определяю… Если я прихожу на концерт какой-нибудь группы, которая мне нравится, допустим, J.M.K.E. из Прибалтики. Если она мне нравится, я начинаю прыгать и орать, просто-напросто, потому что эта группа, скажем, хорошая, и у меня высвобождается что-то изнутри. Если она мне не нравится, так я просто с концерта уйду — какой смысл сидеть, группу слушать — это глупейше, просто-напросто. Вот у меня такой знакомый был — Боря Лабковский, это московский такой авангардист. У него такая теория, что, допустим, музыкант получил некую энергию из космоса или ещё откуда-то, переварил её и, скажем там, нецензурно выражаясь, высрал её в какой-то объект, в песне или ещё в какой-то музыке, допустим, Моцарт какой-нибудь; после этого ещё оркестр через себя это перерабатывает, через дирижера, ещё высерает, уже вторичное; потом ещё приходит публика на концерт, и это уже третичное говно жрёт; потом ещё домой приходит и так далее. Я этим не занимаюсь. Я к этому стараюсь отношения не иметь.

А по поводу того, что наши песни распространяются среди гопников и так далее, так я уже об этом говорил. Но это не наша вина… Потому что… Ну если сочиняешь песню… В некотором роде, мы постарались последние четыре альбома наших («Армагеддон-попс», «Русское поле экспериментов»…) записать таким образом, чтобы они среди гопников не ходили. Мы писали принципиально гаражно и очень плохо, чтобы они могли ходить среди тех, кто может слушать нетрадиционное грязное звучание. А по поводу ранних записей — ну, так вот вышло, что они сравнительно хорошо получились и что их может слушать какая-то средняя масса населения.

(Записка из зала)

— Ты сказал, что рок — это разрушение. Когда мы тебя слушаем, мы разрушаемся?

— Я не знаю, что человек испытывает, когда слушает. У каждого индивидуально. Я, в общем-то, по большому счёту, пою и сочиняю для таких же, как я. То есть у меня такое чувство. То есть я не думаю про других людей. Но когда я сочиняю, это приведение себя в состояние «нуля», когда уже нет такого понятия, как «живёшь» или «умираешь», а когда уже на грани или за гранью. Это, в принципе, разрушение, по человеческим понятиям, потому что чем дальше этим занимаешься, чем дальше в это идёшь, тем меньше в тебе человеческого остаётся.