Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

Е.: Будет, если на твою волю не найдётся более сильной. Но никому это не нужно! Никто не хочет или не может (что то же самое) себе позволить — быть ответственным — ответственным за всё. За себя хотя бы! Позволить себе быть не то что СВОБОДНЫМ, а хотя бы — просто счастливым. Счастливым не освинелым удовлетворением, а — детским чистым восторгом от факта собственного существования вот здесь и именно сейчас! Всё, что я говорю тут, и без меня уж тысячи лет известно, но мне удивительно и досадно, что никто этого не скажет, если мне взять сейчас и застенчиво промолчать! Ведь всё, что будет сказано, будет сказано всенепременнейшими мозговитыми критиками, матерыми христианами, а также вечно терпящими, ожидающими, призывающими, недомогающими и прочей косоротой публикой! Нет чтобы взять и сказать: СТОП! И оказаться — дома. Все будут долго и протяжно ныть, кусать пальцы, ждать, терпеть, воздавать, созидать… Ей-богу, человека ДОЛЖНО БИТЬ! БИТЬ ЩЕДРО И ОТЧАЯННО!

С.: А вот если…

Е.: Вот погоди. Я всё думаю о том, что наговорил про творчество — что в момент преодоления оно излишне. Тут я, наверное, всё-таки в чём-то соврал. В момент освобождения Настоящее творчество, может быть, и начинается. Но уже не искусство в обычном понимании. Видишь ли, в нынешней ситуации это всё равно невозможно. Всё уже втоптано в грязь и обосрано, и вообще — если истина там, где «времени больше не будет» — то здесь только время теперь и будет.

С.: Начиная с года 88-го в твоём творчестве стали явственно прослеживаться этакие русско-народные гармонии, интонации. И чем дальше, тем…

Е.: Я понимаю, о чём ты хочешь спросить. Я сразу скажу, что если ты решился творить и стал в себя погружаться, то неминуемо — НЕМИНУЕМО — придёшь к неким собственным корням. И к национальным. И дальше… глубже… к общечеловеческим. И ещё глубже, наверное! Тут даже не надо никаких усилий нелепых прилагать, это само собой, самым естественным образом происходит. Изнутри. Словно в водоворот попадаешь. В воронку. Надо только найти в себе силы добраться до этого Потока, войти в него, а остальное — само придёт. Со мной всё именно так произошло. Я уверен, что у Янки то же самое. И у Башлачёва. И у Ромыча. Да и на Западе то же самое. Рок-н-ролл — это действительно народная музыка последних там… лет 30. Вообще всё, что делается честно, изо всех сил, отчаянно и здорово, — всё народное.

С.: А вот скажи, как ты относишься, извини за дурацкий вопрос, — к наркотикам?

Е.: Хорошо отношусь! ОЧЕНЬ хорошо и трогательно отношусь.

С.: А сам?

Е.: И сам. С некоторых пор вообще ни от чего не отказываюсь. И трава — хорошо, и водка — отлично, и… Я вот мечтаю ЛСД достать, да не даётся он мне в руки. До смешного. Самым натуральным образом.

Видишь ли, я очень Сида Барретта понимаю. И не вижу никакой трагедии в том, что с ним произошло. Наоборот. И всех «junkie» понимаю. Я и сам такой. «Rock’n’Roll junkie». Рок-н-ролл — ведь тоже дверь. Трамплин. Бумажный самолётик. «Вертолёт без окон и дверей», «Трамвай до ближнего моста». Всё, что помогает крушить эти картонные Месопотамии, взрывать все эти трёхмерные декоративные хлопушки, все эти кастанедовские «описания», — всё хорошо! Всё — зерно на мельницу. Тут главное — как самому к этому относиться. Всё от себя самого зависит. Я вот сам, последние месяца 3, — как минимум, раз в 2 дня психостимуляторов нажираюсь. И хорошее, я скажу тебе, это дело! Конечно, лучше достигать достигаемого самому, собственными силами — но это же в нашей ситуации смехотворно или требует массы времени. Я скажу тебе по секрету — нет у меня лишнего времени на ожидание и возведение из кубиков пластмассовых пирамид Хеопса. Не за этим я здесь. И, кроме того, я с детства не любил мерить ступени шагами — я всегда перескакивал. Зачем ворочать колеса, если есть три волшебных слова: «Крибс-крабс-бумс!»

Впрочем, каждому — своё, разумеется. Как это у Стругацких — «медленно ползи, улитка, по склону Фудзи, вверх до самых высот» или что-то вроде этого (это эпиграф к «Улитке на склоне»). Я вот не верю, что, медленно ползя по склону Фудзи, можно добраться хоть до каких-нибудь ничтожных бугорков или даже до подножия. В наши дни, во всяком случае. Считаю так, что, как ползёшь, так и будешь ползать, хоть жизнь, хоть 100 жизней, пока совсем не охуеешь от своего ползания. И вот в этот момент, если вдруг встанешь и огласишь на все четыре стороны — «СТОП!» — вот в этот момент на вершине Фудзи и окажешься… Да и где угодно, если хватит на это радости и свободы.

С.: А как ты видишь будущее — этакий апокалипсический вопрос.

Е.: Какое будущее?