Сияние снегов (сборник)

Может быть, тебе кажется, это пройдет, ничего, не смертельно,
этот сон, что приснился нам в теплые зимние ночи,
то ли счастие, то ли печаль,
молчаливые наши прогулки по мокрому городу,
под порхающим снегом,
так чудесно он таял потом на ресницах твоих, в волосах,
что лились наподобие темного, теплого ливня,
из-под шапочки с белой опушкой,
этот свежий, в кристалликах, запах зимы,
крепкий, с хрустом,
и вдруг – потепленье, капель,
с головой в небосвод мы уходим,
а ноги промокли, –
шепчет оттепель не о тебе ль? –
эта робость и радость влюбленности первой,
и отчаянья очи,
и ночи, что начертаны алым на черном,
ласки, ссоры, стихи,
и любимые книги: Сервантес, Рабле и Толстой,
Паустовский и Пришвин –
это все, что тогда называлось «навеки»,
все, что было дыханием, вечностью, чудом,
все, чем жил я, и все, чему верил,
и все, что пронес нерассыпанным
через мрак и тоску одиночек, в крови, обливаясь слезами,
улыбаясь от счастья,
через многие годы и сотни смертей, по этапу, –
это все, тебе кажется, зыбко, обманчиво и постепенно
улетучится, перегорит, постареет,
станет призраком, ужасом, станет усталостью, скукой, –
да? ты думаешь так? Все пройдет, перемелется, канет?
Ничего не пройдет. Если кончится, только со мною.
Ты, наверно, не знаешь, какая бывает любовь.

(Начало 1950-х)

«В ресницах твоих – две синих звезды…»

В ресницах твоих – две синих звезды,
а ты смеешься, и ты – со мною.
Белая вьюга в ушах свистит.
Что я скажу про счастье земное?

Взоры твои заблудились во мне,

волосы – ночи весенней темней.
Белая вьюга, как белая птица,
в ноги твои отдыхать садится.

В ресницах твоих – две синих звезды,

голос звучит, как сама поэзия…
Страшно мне говорить Вам «ты»
и целовать в голубом подъезде.

(1946)

«Пока хоть один безутешен влюбленный…»

Пока хоть один безутешен влюбленный, –
не знать до седин мне любви разделенной.

Пока не на всех заготовлен уют, –

пусть ветер и снег мне уснуть не дают.

И голод пока смотрит в хаты недобро, –

пусть будут бока мои – кожа да ребра.

Покуда я молод, пока я в долгу, –

другие пусть могут, а я не могу.

Сегодня, сейчас, в грозовой преисподней,

я горшую часть на спине своей поднял.

До лучших времен в непогоду гоним,

таким я рожден – и не быть мне иным.

В глазах моих боль, но ни мысли про старость.

До смерти, любовь, я с тобой не расстанусь.

Чтоб в каждом дому было чудо и смех, –

пусть мне одному будет худо за всех.

1949

«О человечество мое!..»