Сияние снегов (сборник)

Вошло в закон, что на Руси
при жизни нет житья поэтам,
о чем другом, но не об этом
у черта за душу проси.

Но чуть взлетит на волю дух,

нислягут рученьки в черниле,
уж их по-царски хоронили,
за исключеньем первых двух.

Из вьюг, из терний, из оков,

из рук недобрых, мук немалых
народ над миром поднимал их
и бережно, и высоко.

Из лучших лучшие слова

он находил про опочивших,
чтоб у девчонок и мальчишек
сто лет кружилась голова.

На что был загнан Пастернак –

тихоня, бука, нечестивец,
а все ж бессмертью причастились
и на его похоронах…

Иной венец, иную честь,

Твардовский, сам себе избрал ты,
затем чтоб нам хоть слово правды
по-русски выпало прочесть.

Узнал, сердечный, каковы

плоды, что муза пожинала.
Еще лады, что без журнала.
Другой уйдет без головы.

Ты слег, о чуде не моля,

за все свершенное в ответе…
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия – родина моя?

И если жив еще народ,

то почему его не слышно
и почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?

Ведь одного его любя

превыше всяких мер и правил,
ты в рифмы Теркина оправил,
как сердце вынул из себя.

И в зимний пасмурный денек,

устав от жизни многотрудной,
лежишь на тризне малолюдной,
как жил при жизни одинок.

Бесстыдство смотрит с торжеством.

Земля твой прах сыновний примет,
а там Маршак тебя обнимет,
«Голубчик, – скажет, – с Рождеством!..».

До кома в горле жаль того нам,

кто был эпохи эталоном –
и вот, унижен, слеп и наг,
лежал в гробу при орденах,

но с голодом неутоленным, –

на отпеванье потаенном,
куда пускали по талонам,
на воровских похоронах.

1971

Сожаление