Сияние снегов (сборник)

Я грех свячу тоской.
Мне жалко негодяев –
как Алексей Толстой
и Валентин Катаев.

Мне жаль их пышных дней

и суетной удачи:
их сущность тем бедней,
чем видимость богаче.

Их сок ушел в песок,

чтоб, к веку приспособясь,
за лакомый кусок
отдать талант и совесть.

Их светом стала тьма,

их ладом стала заметь,
но им палач – сама
тревожливая память.

Кто знает, сколько раз,

возвышенность утратив,
в них юность отреклась
от воздуха и братьев.

Как страшно быть шутом

на всенародных сценах –
и вызывать потом
безвинно убиенных.

(В них роскошь языка –

натаска Водолея –
судила свысока
Платонова Андрея.

О нем, чей путь тернист,

за чаркою растаяв:
«Какой же он стилист?» –
обмолвился Катаев.)

Мне жаль их все равно.

Вся мера их таланта –
известная давно
словесная баланда.

Им жарко от наград,

но вид у них отечен,
и щеки их горят
от призрачных пощечин.

Безжизненные пни,

разляписто-убоги,
воистину они –
знамение эпохи…

Я слезы лью о двух,

но всем им нет предела,
чей разложился дух
скорей, чем плоть истлела

и умерло Лицо,

себя не узнавая,
под трупною ленцой
льстеца и краснобая.

(1969)

А. И. Солженицыну

Изрезан росписью морщин,
со лжою спорит Солженицын.
Идет свистеж по заграницам,
а мы обугленно молчим.

И думаем: «На то и гений,

чтоб быть орудием добра, –
и слава пастырю пера,
не убоявшуся гонений!..».

В ночи слова теряют вес,

но чин писателя в России
за полстолетия впервые
он возвеличил до небес.

Чего еще ему бояться,

чьи книги в сейфах заперты,
кто стал опорой доброты
и ратником яснополянца,

кто, сроки жизни сократив,

раздавши душу без отдарства,
один за всех – на государство,
казенной воле супротив?

Упырствуют? А ты упорствуй

с ошметком вольности в горсти
и дружбой правнуков сласти
свой хлеб пророческий и черствый.

Лишь об одном тебя молю –

в пылу, боюсь, что запоздалом:
не поддавайся русохвалам,
на лесть гораздым во хмелю.

Не унимайся, сын землицын,

во лбы волнение вожги!
В Кремле артачатся вожди.
Творит в Рязани Солженицын.

И то беда, а не просчет,

что в скором времени навряд ли
слова, что бременем набрякли,
Иван Денисович прочтет.

(1969)

Памяти друга