Сияние снегов

А личина одна у добра и у лиха,
всё живое во грех влюблено, –
столько было всего у России великой,
что и помнить про то мудрено.
Счесть ли храмы святые, прохлады лесные,
грусть и боль неотпетых гробов?
Только Пушкин один да один у России –
ее вера, надежда, любовь.

Она помнит его светолётную поступь

и влюбленность небесную глаз,
и, когда он вошел в ее землю и воздух,
в его облик она облеклась.
А и смуты на ней, и дела воровские,
и раздолье по ним воронью, –
только Пушкин один да один у России –
мера жизни в безмерном краю.

Он, как солнце над ней, несходим и нетленен,

и, какой бы буран ни подул,
мы берем его том и душою светлеем,
укрепляясь от пушкинских дум.
В наши сны, деревенские и городские,
пробираются мраки со дна, –
только Пушкин один да один у России,
как Россия на свете одна.

Так давайте доверимся пушкинским чарам,

сохраним человечности свет,
и да сбудутся в мире, как нам обещал он,
Божий образ и Божий завет.
Обернутся сказаньем обиды людские
на восходе всемирного дня, –
только Пушкин один да один у России,
как одна лишь душа у меня.

(1960, 1990)

Сонет с Маршаком

В краю, чье имя – радости синоним,
на берегу, зеленом и морском,
смутясь до слез и в трепете сыновнем,
мне говорить случилось с Маршаком.

Я час провел с веселым мастаком,

как сердце, добрым, вовсе не сановным.
Сияло детство щедрое само в нем
и проливалось солнечным стихом.

Седым моржом наморщенный Маршак

судил мой жар, стараясь быть помягче.
Бесценный клад зарыт в моих ушах.

Ему б – мой век, а мне б – его болячки.

И что мне зной, и что мне мошкара?
Я горд, как черт, что видел Маршака.

1962

Черное море