Сияние снегов

Ну что тебе Грузия? Хмель да кураж,
приманка для бардов опальных
да весь в кожуре апельсиновой пляж
с луной в обезьяновых пальмах.

Я мог бы, пожалуй, довериться здесь

плетучим абхазским повозкам,
но жирность природы, но жителей спесь…
А ну их к монахам афонским!..

А сбоку Армения – Божья любовь,

в горах сораспятая с Богом,
где боль Его плещет в травинке любой,
где малое помнит о многом.

Судьбой моей правит не тост тамады –

обитель трудов неустанных
контрастом тем пальмам, – а рос там один
колючий пустынный кустарник.

И камень валялся, и пламень сиял, –

и Ноем в кизиловом зное,
ни разу не видев, я сразу узнал
обещанное и родное.

О, где бы я ни был, душа моя там,

в краю, потаенном и грозном,
где, брат непригретый, бродил Мандельштам
и душу вынашивал Гроссман.

Там плоть и материя щедро царят,

там женственность не деревянна,
там беловенечный плывет Арарат
близ алчущих глаз Еревана.

Там можно обжечься о розовый туф

и, как по делам ни спеши мы,
на место ожога минуту подув,
часами смотреть на вершины.

Там брата Севана светла синева,

где вера свой парус расправит, –
а что за слова! Не Саят ли Нова
влюбленность и праведность славит?

Там в гору, всё в гору мой путь не тяжел, –

причастием к вечности полнясь,
не брезгуя бытом, на пиршестве сел
библейская пишется повесть.

Там жизнь мировая согласна с мирской,

и дальнее плачет о близком,
и радости праздник пронизан тоской
и жертвенной кровью обрызган.

Там я, удостоенный вести благой,

там я, просветленный и тихий,
узнал, что такое добро и покой
у желтых костров облепихи…

Не быть мне от времени навеселе,

и родина мне не защита –
я верен по гроб камнегрудой земле
орешника и геноцида.

И сладостен сердцу отказ от правот,

и дух, что горел и метался,
в любви и раскаянье к небу плывет
с певучей мольбой Комитаса…

Что жизнь наша, брат? Туесок для сует –

и не было б доли унылей,
но вышней трагедии правда и свет
ее, как ребенка, омыли.

1982

Второй псалом Армении