Сияние «жеможаха»

В пустой эвакуированной Замошке в трёх избах разместили госпиталь. Врача не было, спасать жизни бойцов опять поручили Надьке и Верке. Перед войной санитарки закончили девятый класс. Верка разбиралась в точных науках, чтобы поднять себе настроение, вспоминала Евклидово доказательство теоремы Пифагора, когда раненые спали, читала книгу профессора Фёдорова «Бесконечно малые, бесконечно большие величины и пределы», в медицинской сумке таскала учебник стереометрии для средней школы. Мечтала стать учительницей, вести кружок, рассказывать детям о математике у древних египтян. Чистый гуманитарий Надька с ужасом заглядывала в опус профессора, рука так и тянулась отправить его на растопку. Надька любила историю и литературу, иррациональные числа и уравнения высшей степени мутили сознание и вызывали тошноту. Курсы медсестёр школьницы пройти не успели. Верка и Надька топили печки, грели воду, мыли, кормили, поили раненых. Поддерживали добрым словом. Это всё, что они могли для них сделать.

В прочих избах Замошки стоял ударный лыжный батальон. С сотней сильных сосредоточенных мужчин девушки чувствовали себя в безопасности: лыжники отобьют немецкие танки. Емельян Ложкин один на всех виртуозно готовил еду. У него был запас сушёных свиных пятачков – бабкиных, из Припязди. Из них получался отменный кулеш. С каждой ложкой горячего Емелиного кулеша бойцы чувствовали, как в них вливается богатырская сила.

Утром стоял мороз, из ноздрей Миража, Сивки и Жеребчика вылетал пар, паром была окутана полевая кухня Ложкина. Емеля подбрасывал дрова в печурку, в котле вулканически хлюпала пшённая каша с пятачками. Повар налил кашу в ведро, пошёл к раненым и санитаркам. Он был влюблён в Надьку и Верку, они первые получали у него завтрак.

В небе раздался рёв немецкого разведчика, «Юнкерс» пролетел над Замошкой, едва не задев брюхом заснеженные ели. Комбат Зайцев принял решение передислоцировать батальон, спрятаться в лесу. Снова решили оставить санитарок с ранеными. Надька с Веркой попросили лыжников перевести всех больных в одну избу и подготовить могилы для тех, кто помрёт в ближайшее время: самим девушкам было бы сложно долбить мёрзлую землю. Бойцы вырыли в огороде большую яму и с песней пошли в лес. Ложкин с сокрушённым сердцем отнёс санитаркам паёк, залез на тёплую кухню и, держась за трубу, понукая коня, потрюхал за лыжниками. Комбат дал раненым и санитаркам несколько автоматов для самообороны. На прощание тихо сказал девушкам, что если придут немцы, раненых надо бросить, а самим бежать в лес.

Девушкам было страшно, одиноко. Все тяжёлые умерли, остались средней тяжести, за ними был нужен постоянный уход. Труд и заботы отвлекали Надьку и Верку от плохих мыслей, днём они забывали, что если в Замошку придут фашисты, им будет капут, а ночью вздрагивали от малейшего шороха. Санитарки вспоминали Алиенору Карловну и страшного, доброго Платона Егоровича. С этими стариками было уютно и спокойно. Немка обнимала, гладила Надьку и Верку, называла русалочками золотоволосыми, обещала поговорить с фашистами и всех спасти.

Ночью, когда раненые спали, Верка при свете керосинки с розочками на фаянсовой ножке читала учебники по геометрии и математике. Она их собрала в пустых избах. До войны в каждой избе жили школьники. Их эвакуировали, увезли на подводах подальше от смерти в Череповец.

Надька смотрела на Верку, на пляшущий огонь, на мышей, которые так быстро пробегали к печке и от печки, что казалось, будто это катятся пушистые мячики. В Поле Алиенора Карловна читала девушкам стихотворение французского поэта про мышь, розовую в голубых лучах восходящего солнца. Закрывая глаза, Надька мечтала увидеть на рассвете розовую мышь. Утром просыпалась от стонов, жалоб, просьб. Надо было топить печи, кипятить воду, мыть, ворочать костлявых, тяжёлых мужиков. Розовая мышь спала за печкой. Голубой рассвет приносил новый трудный день.

Вальтер Хаузен с «Мёртвой головой» двигался в Полу, туда же стремились по благословению преподобного Автонома братья Савины, в ходе боевых действий слившиеся с партизанами отряда Жемойтеля.

Немецкая пехота шла широкой, укатанной танками дорогой, рычали грузовики, тарахтели мотоциклы, лаяли овчарки, бренчал на арфе зондерфюрер Виллих. Он поднимал и укреплял моральный дух личного состава дивизии сказками о подвигах Зигфрида: Зигфрид украл у карлика плащ-невидимку, убил дракона и искупался в его крови. От этого купания кожа витязя стала крепкой, как рог. После обеда вдохновенный Виллих залез на танк, скинул с себя шинель, стащил сорочку, обнажив жирный торс, розовую, амулетами увешанную грудь. Он кричал, что победа не за горами, что солдаты великого фюрера, подобно Зигфриду, должны искупаться в крови славянского дракона, и тогда их кожа станет пуленепробиваемой. «Кровь и огонь! Хайгитля!» – в экстазе вопил зондерфюрер. Фрицы жарко аплодировали сказочнику-пропагандисту.