Сияние «жеможаха»

Паша получил письмо от мамы: она просила отправить её обратно в лагерь к Фридриху Ивановичу, желала много сил и успехов на службе, постскриптум сообщала, что зовут его Коля Головин, дед его – купец первой гильдии Савин, а она будет вечно благодарить Бога за прекрасного приёмного сына. В конверте была записка от Букашкина, что Алиенора плоха. Паша решил, что мать от лагерной жизни тронулась умом, хотел ехать в Полу, но началась война, его послали сражаться на Карельский перешеек, там он чуть не лишился ноги, как Букашкин. Зимой, оправившись от ранения, Котов командовал движением по ледяной ладожской дороге и с ужасом думал, что больная мать находится в оккупированной новгородской. Мысленно Паша обращался к Тому, Кого, как он считал, «конечно, нет»: «Господи, что я наделал, зачем я вытащил её из лагеря, вывез с Урала, теперь она погибнет, я её погубил, мать погубил собственными руками, Господи, спаси, сохрани!» Во сне к нему приходил красный, тёплый, мохнатый, шептал уютные вещи: «Так ведь она тебе не мамочка, она немецкая шпионка, что ты мучаешь себя, поспи!» Баюкал, игриво тыкал рожками в бок. Свистела вьюга, Паша дремал в пункте обогрева, между веками и белками глаз проносились тюлени и охотники из маминых сказок про жизнь северных народов, мама строила с пионерами иглу на берегу Полы, разводили во льдах костры и грелись. Пионеры грелись. Во льдах пионеры грелись. Грелись на берегу Полы.

Бурчали грузовики, Павел Котов наблюдал, как идёт колонна. Только по вехам! Только не в снег – там непроверенный лёд может обломиться! ГАЗы и ЗИСы буксовали, медленно двигались вперёд. Водители держали дверцы открытыми, чтобы успеть выскочить из машины, если она начнёт тонуть. Где-то в космическом холоде и одиночестве на льду Ладожского озера цепью стоят дежурные. Ждут грузовики с мукой. При диком ветре, который способен перевернуть автомобиль. В кромешной тьме. Придёт ли смена? Не летит ли фашист бомбить автомобильную дорогу 101?

Дежурный Анатолий Копендюхин, недавний выпускник средней школы на углу Большого и Пятой линии, удивлялся силе ветра. Борей дул с немецкой стороны и упорно сдвигал как поставленные вехи, так и самого дежурного к краю полыньи, пробитой фашистским снарядом. Чтобы не заснуть и не замёрзнуть, Толя вспоминал любимые мамины стихи:

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…

В деревне на каникулах мама с Толей валялись на печке. С ними грелись и валялись «Господа Головлёвы», «Мёртвые души», «Идиот», «Мелкий бес». А под ними в жаркой темноте пробегали саламандры и шипел чугунок со щами. Пахло сушёной петрушкой. Дежурный Копендюхин отгонял от себя саламандр с их обманным теплом. Спать никак нельзя. Сейчас сон – это смерть. Толя разлепил глаза. «Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!» Электрический свет пробил летучий снег. К дежурному шла колонна грузовиков, везущих еду в Ленинград.

* * *

Маленький Ванечка сидел, закутанный и обездвиженный, на кровати с отвинчивающимися шишечками во флигеле на Девятой линии. Он ждал Трезора. Трезор был единственной собакой на Васильевском острове – остальных съели. Трезор был очень хитрый и ловкий, его не могли поймать. Никто не знал, чем Трезор питается. Мама говорила, что он хороший крысолов. Вполне возможно, думал Ванечка: крысы боялись и уважали собаку, сидели тихо, не выходили из своих тайных гнёзд за шкафом, прятались за библиотекой, когда возвращался Трезор.

Трезор приходил ночью и царапал когтями дверь. Мама ему открывала – они жили на первом этаже, при желании Трезор мог бы запрыгнуть в окно, если бы его держали открытым. Так он делал весной и летом, когда были распахнуты рамы и в комнату лезли ветки сирени и жасмина.

Ваня с мамой умирали от голода, а Трезор был сыт и весел. Являясь с прогулки, сразу прятался под Ванину кровать. Приходил сосед-дистрофик дядя Боря. Он хотел поймать Трезора и зажарить на дровяной плите. Но Трезор сидел тише мыши.

Дядя Боря медленно ходил по комнате с расставленными руками, но куда ему было ухватить молодого сильного пса. Трезор либо таился под кроватью, либо выскакивал с лаем, пугал дядю Борю оскаленной пастью, сахарными клыками, и бывал таков. Мама говорила, что «Трезор» значит «сокровище».

Иногда Трезор приносил Ване с мамой подарки – галошу, мячик, безголовую куклу. Однажды он притащил ногу в ботинке и полночи грыз её, чавкал, стучал каблуком в пол.

Ваня до сих пор помнит, как пришли два дядьки, закутали его, закутанного, в одеяло, и отнесли в грузовик. За ними шла мама со «всеми вещами». Вещи были погружены в железное корыто, мама в нём Ванечку купала, когда были силы, – в прошлой жизни, в тёплой пене, с уточкой и корабликом. В бортике корыта была дырка, мама туда просунула верёвку и очень удобно и легко тянула «все вещи». Машина бодро забурчала, Ванечка улыбнулся – они ехали спасаться на Большую землю через Ладожское озеро. Откуда ни возьмись выскочил Трезор. Высунув язык, пёс нёсся за грузовиком.