Сикарио

Также не знаю, был ли он одним из игроков или ограничился ролью привилегированного зрителя. Но наблюдал своими собственными глазами, как в течение месяца со стен галереи и из поместья исчезли все картины, ковры, исчезла мебель и скульптуры, словно они провалились под землю, ничего не осталось, за исключением третьесортных вещиц, за которые даже такой невежда, как я, не дал бы и тысячи песо.

И как сейчас помню, в один прекрасный осенний денек, одиннадцатого октября, чтобы быть точным, Абигаил пригласил нас с Рамиро в тот самый ресторан «Ла Фрагата», где мы ужинали в первый раз после нашей встречи, и, оставаясь внешне веселым и внимательным, как бы невзначай сообщил нам, что на тот случай если с ним произойдет что-то крайне нехорошее, то в Республиканском Банке открыт счет, на который каждый месяц будет переводиться сумма, достаточная чтобы покрыть наши самые неотложные расходы. Он распорядился также открыть еще один счет, на этот раз на имя нашего «Подвала». Пансион мог существовать сколько угодно долго, при условии, что нужно будет вести хозяйство экономно, управлять разумно и ограничить количество ребят до пятнадцати человек.

И попросил нас сделать все возможное, чтобы пансион не закрыли. Он считал, что это было единственное достойное дело, какое он совершил в своей жизни, что это пример для тех, кто говорит будто «гамины» – проблема, не поддающаяся ни какому решению.

После его слов у меня комок застрял в горле. Говорил он так, словно вот-вот должен был умереть или что-то страшное случится, и как бы мы его не уговаривали объяснить, какого чёрта все это значит, он ничего вразумительного не сказал и попросил не настаивать.

Мы были его единственными друзьями. Нас он любил и всегда бы помнил, что бы с ним не произошло и где бы он не оказался, но именно из-за нашей дружбы он не стал нам ничего объяснять, справедливо опасаясь как бы чего из этого дурного не вышло.

Сеньор, я готов был расплакаться.

Я, который никогда не плакал ни в детстве, ни в юношеском возрасте, здесь первый раз в жизни почувствовал, как у меня защипало в носу, и если бы не официант с физиономией дрессированного пингвина, то тут бы и распустил сопли.

Прибыли они на автобусе, как будто на экскурсию или как группа туристов в городе, откуда последний турист сбежал много лет назад. На этом же автобусе, вместе с тем, что в нем было, проехали в центральный двор Дворца Правосудия, и ни один солдат, ни один полицейский, ни один охранник со стоянки не вышел им на встречу.

Да, вот так просто.

Когда они уже были внутри гаража, вытащили оружие из под сидений и за время меньшее, чем длится мой рассказ, разоружили всю охрану на первом этаже и закрыли все двери.

Можете себе представить? Это я рассказываю о нападении на Дворец Правосудия.

Произошло всё шестого ноября. В этот день я последний раз видел Абигаил Анайя.

Их было сорок человек; бойцы партизанской группировки «М-19», менее чем за десять минут захватили все четыре этажа и почти триста заложников, среди которых оказалась большая часть судей Верховного Суда. В тот день они собрались, чтобы обсудить условия принятия Договора об Экстрадиции, и, судя по всему, к тому моменту уже обо всем договорились.

Эта «М-19», сеньор, самая старая, самая может быть уважаемая и опасная из партизанских группировок в Колумбии. «Карающая десница» «левых». Как мне раньше казалось, эти парни должны были ненавидеть всех наркоторговцев, которые, как я полагал, были союзниками ультра правых, чьи услуги они оплачивали, и кто ненавидел «левых»…

Полная галиматья, сеньор! Я думаю, что и сам Господь Бог не сможет разобраться во всех хитросплетениях колумбийской жизни.

Но это были они, именно они и командовал ими один из выдающихся основателей этого партизанского движения, сам Андрес Амаралес, кто поклялся вытравить с нашей земли всю коррупцию.

И именно Андрес Амаралес заставил председателя Трибунала, Рейес, кажется так его звали, если мне память не изменяет, позвонить Президенту Республики и передать, чтобы он незамедлительно явился во дворец и предстал перед «народным судом», в противном случае будут казнены все заложники, начиная с судей.

Я не очень-то разбираюсь в вопросах политики, да и особенно смышленым меня нельзя назвать, но, тем не менее, даже я понимаю, если группа похитителей выдвигает такие абсурдные требования, то совершенно ясно, у них нет ни малейшего намерения вести какие-либо переговоры.

И если бы случилось невероятное, президент Бетанкур сдался им, то следующий, кого бы они потребовали, был бы сам Рейган. Совершенно ясно, что Амаралес намеревался расправиться с судьями.

Это он и исполнил. Когда штурмовые группы приблизились к дворцу, то первое, что он сделал, это пустил пулю в голову Рейес, так, кажется, его звали, а затем хладнокровно пристрелил, одного за другим, оставшихся судей, по-моему десятерых, тех, что выступали за подписание Договора об Экстрадиции.

Вы это понимаете? Можете мне это объяснить?