Сила двух начал (СИ)

— На этот раз мы не будем с ней церемониться. От Убивающего проклятья контрзаклятья нет,— прорычал Руквуд, занося палочку.

— Ты еще успеешь это сделать, если она откажется от моего предложения, а пока лучше ничего не предпринимать,— произнес Волан-де-Морт, устремляя устрашающий взгляд своих багровых глаз на Руквуда. Тот заметно струсил и послушно опустил палочку, насупленным взглядом уставясь на Мэри. Рудольфус хотел было спорить, но передумал и смолчал. Теперь Мэри должна была решить свою судьбу, стоя под сверлящими взглядами своих гостей, сделать то, чего боялась.

— Хорошо, я согласна стать твоей ученицей, Волан-де-Морт,— наконец ответила она, вызвав на губах мага торжествующую улыбку,— полагаю, для этого я должна покинуть свой дом?

— Разумеется, но прибыть на свое новое место жительства ты сможешь чуть позже,— ответил Волан-де-Морт, и после небольшого молчанья прибавил,— думаю, недели через две. И, так как почти все твое время будет посвящено учебе, тебе придется уволиться с работы, по крайней мере, на время. Выдумай какую-нибудь правдоподобную историю о вынужденном отдыхе или что-то вроде этого. Ровно через две недели за тобой придут. И продай этот дом.

Последнюю фразу он сказал, уже направляясь к двери, в сопровождении явно разочарованных Пожирателей смерти. Мэри проводила их взглядом, задумавшись над словами Волан-де-Морта. Пожалуй, она справится меньше, чем за 10 дней. Подумав о том, что уже через 14 дней ее здесь не будет, Мэри почувствовала, как в душе появляется давно знакомое чувство горечи и грусти — хоть она никогда не любила этот дом, он был, пожалуй, единственным, что до сих пор связывало ее с родителями. Порой она могла представить, что вот-вот в гостиную войдет ее мама, Хелен, и вновь посадит ее, свою малышку-дочь, к себе на колени, как делала это до своей смерти. Мэри и сейчас могла вспомнить ее лицо, улыбающиеся глаза, ямочки на щеках – все это вырисовывалось в ее памяти очень отчетливо, словно Хелен ненадолго ушла и вот-вот вернется. Эти воспоминания вызвали в душе Мэри всплеск горьких чувств – как ей порой не хватало присутствия матери рядом, ее ласкового, полного нежности голоса, той любви, которую она когда-то дарила Мэри, отдавала без остатка…. Слезы потекли по щекам волшебницы, давая выход горечи и печали, накопившимся в ее душе. Она плакала до тех пор, пока вся затаенная грусть не вышла наружу вместе со слезами, и после этого Мэри почувствовала облегчение, словно с души ее свалился неподъемный камень. Так случалось каждый раз, едва знакомая ей с детства ностальгия овладевала всем ее существом. Утирая последние, не успевшие высохнуть слезы, Мэри в который раз попыталась воссоздать в своей памяти образ Мориса, своего отца, но не преуспела в этом ни на йоту. Это было, в принципе, понятно – Морис умер, когда ей было четыре, но Мэри все равно время от времени казалось, что через многочисленные накопленные за эти годы образы различных людей вот-вот проступит, словно сложившись из остальных, еще один лик – самый дорогой ей среди всех.

Уже на следующий день, не мешкая с выполнением условий Волан-де-Морта, Мэри подала прошение о вынужденном увольнении, объяснив своему начальству, что не может работать в данный период по состоянию здоровья. После того, как ее отпустили на все четыре стороны, она занялась продажей дома. Ей пришлось здорово потрудиться, чтобы дом взяли, (он был расположен на окраине деревни, и до ближайшего дома нужно было идти около ста шагов). В конце концов, она добилась того, что ее дом приобрел какой-то старый волшебник. Свой нехитрый скарб Мэри уместила в одном единственном чемодане, который содержал, по большей части, книги и одежду, как мантии, так и обычные джинсы и кофты. Вообще Мэри больше предпочитала магловскую одежду и, учась в Хогвартсе, надевала форму своего факультета только потому, что цвета формы – красный и золотой, были ее любимыми. Но она была уверена, что, будучи Пожирательницей смерти, ей придется носить обычные для волшебников мантии. Кроме этого чемодана у Мэри была только клетка с совой – Гердой.