Мать Оливера, которая была когда-то и все еще оставалась красавицей, доминировала в семейной структуре. Она была летящей, утонченной, непоследовательной, интеллектуальной, и в спорах меняла свою точку зрения через фразу, чтобы вынудить собеседника защищаться. Именно она "испортила" Оливера: готовила специально то, что он любил, возила его в школу на машине, так что ему не приходилось ездить на метро, как другим мальчикам, и была безмерно счастлива, когда Оливер, который упорно и сильно не любил школу, симулировал болезнь, чтобы остаться с ней дома. Она окружала его соблазнами, активно препятствуя позднее его бесплодным попыткам встречаться с девушками. Обеденный стол был постоянным полем боя, где стычки могли приводить к тому, что один член семьи не разговаривал с другим неделями. К этой технике "похорон обидчика заживо" особенно часто прибегали Оливер и его сестра, слабейшие члены семьи ("Я мог идти рядом с моим отцом так, будто его не было", — говорил Оливер). Сестра Оливера иногда расширяла это отношение на весь мир, выражением чего становилась ее немота.
Исходным вопросом был для нас следующий: ка ким образом Оливер мог обрести какую бы то ни было силу в такой семье и таком мире? Зажатому в двойные тиски, с матерью, которая меняла свои решения с каждым произнесенным словом, с отцом, который устранялся под угрозой сердечного приступа всякий раз, когда скрыто тлеющий пожар семейной войны прорывался наружу; бывшему разменной монетой между сестрой, у которой имелись психические нарушения, и "успешным" братом, который защищал Оливера в школе, но безжалостно дразнил его дома, — что было Оливеру делать? Должен ли он был теперь, когда он вырос до шести футов и стал хорошо выглядеть, стремиться утвердить себя на социальной шкале? Но девушки в вузе всегда называли его "мелкой креветкой", и эта кличка до сих пор преследовала его. Спортивное поле? Там он был "вонючкой", и кроме того, его брат совершенно узурпировал этот способ добиться признания. Интеллект? Всю свою жизнь, пока он не поступил в колледж, он ненавидел школу и не делал домашние задания. Причем все это несмотря на тот факт, что он изначально отличался хорошим воображением и, как потом оказалось, демонстрировал богатый ум п активный интеллект.
В мальчишеском возрасте он являл с собой картину "малыша", который научился быть "милым" для других, никогда не протестовал и, как небольшие страны в Европе в XVIII веке, получал защиту путем заключения союзов с различными значимыми членами семьи. Этот паттерн самоосуждения зашел так далеко, что он предпочитал, чтобы его
На что уходила его сила? Когда ему было шестнадцать, у него случилось два эпилептических припадка, и с тех пор он принимал ежедневно дозу дилантина. Эти припадки были интересны нам в качестве симптома бурлящего внутри Оливера вулкана эмоций. Что бы ни означали эти припадки физически, в психологическом измерении они, в общем и целом, свидетельствовали о сильной ярости. Эта ярость нарастала п в итоге прорывалась в виде периодических припадков. Подобные взрывы ярости помрачают сознание, так что сам человек никогда не осознает, или не может отвечать за то, что он делает. Но это выливается в насилие, направленное главным образом против
В начале терапии Оливеру часто снились сны о ворах, проникающих в дом, который был для него своего рода крепостью. Единственное, что он был способен сделать, притвориться мертвым, а это есть простейший символ бессилия и невинности.
Группа воров была в доме. Кто-то спускался вниз <…> я свернулся, как мертвый. Он долго смотрел на меня. Через некоторое время я вышел наружу. Воры ограбили <…> меня. Потом была толпа люден снаружи, где женщина начала преследовать меня с ножом для мяса, а затем мужчина взял нож п начал преследовать меня.
"Я помню моменты, когда был несчастен, — сказал Оливер, п не помню никакой радости в семье. Я приучился активно уворачиваться в семейных битвах, плыть по течению, никогда ничего не ожидать, ибо в противном случае будешь иметь неприятности. Зачем бороться? Это приносит боль, и я рано научился не доверять никакой боли <…>. Никто не уделял никакого внимания моим чувствам. Меня всегда принижали". Позже по ходу терапии обнаружился символ, в котором явно проступил образ его скрытой силы: "Я был как Гулливер, весь связанный веревками лилипутов".