Сила и слава

Еще с вечера привели двух мулов, чтобы он смог отправиться в путь немедленно после литургии, сразу же, как он окончит ее в амбаре мистера Лера. Его проводник где-то спал, наверное, около мулов — худенькое, нервное создание: он никогда не был в Лас-Касасе и знал дорогу просто по рассказам. Накануне вечером мисс Лер настояла на том, что сама разбудит священника, но он и так проснулся до рассвета. Он лежал в кровати и услышал, как в соседней комнате словно телефон зазвонил будильник, тотчас в коридоре послышалось шлепанье домашних туфель мисс Лер и стук в дверь. Мистер Лер спокойно спал на спине, худой и прямой, словно статуя на надгробии епископа.

Священник лег с вечера одетым и поэтому открыл дверь прежде, чем мисс Лер успела удалиться. От испуга и смущения она слабо вскрикнула — сутулая фигура, на голове сетка для волос.

— Извините, — сказал он.

— Ничего, ничего. Сколько времени займет месса, отец?

— Будет очень много причастников. Наверное, минут сорок пять.

— Я приготовлю вам кофе и бутерброды.

— Не стоит беспокоиться.

— Мы не можем отпустить вас голодным.

Она проводила его до дверей и встала у него за спиной так, чтобы кто-нибудь невзначай не увидел ее этим безлюдным ранним утром. Серый свет стелился над пастбищами; у ворот все еще роняло лепестки тюльпановое дерево; откуда-то издалека, из-за ручья, где он накануне купался, шли люди, направляясь из деревни к амбару мистера Лера — отсюда они казались такими маленькими, что их трудно было принять за человеческие существа. У него возникло ощущение ожидания счастья, в котором он будет участвовать, так ожидают детишки в кино или на родео; он подумал, что мог бы быть счастлив, если бы не оставил позади ничего, кроме нескольких тяжелых воспоминаний. Человек должен всегда предпочитать мир насилию, и его тянуло к миру.

— Вы были так добры ко мне, мисс Лер…

Каким странным казалось ему поначалу, что его принимают как гостя, а не как преступника или дурного священника. Этим еретикам никогда не приходило в голову, что он плохой человек; в отличие от собратьев-католиков, они не лезли в чужую душу.

— Мы были вам рады, отец. Но там вам будет лучше. Лас-Касас — превосходный город. Высоконравственный, как любит говорить мистер Лер. Если вы встретите отца Кинтану, передайте ему поклон — он был здесь три года назад.

Зазвонил колокол: его сняли с церковной колокольни и повесили у амбара мистера Лера. Он звонил, как это и полагается, в любой воскресный день.

— Мне иногда хочется пойти в церковь, — сказала мисс Лер.

— А почему бы и не пойти?

— Это не понравилось бы мистеру Леру. Он очень строг. Но ведь теперь это случается так редко, — вряд ли следующая служба будет раньше, чем через три года.

— Я вернусь сюда раньше.

— Нет, едва ли. Дорога трудная, а Лас-Касас такой превосходный город. Там на улицах электрическое освещение, есть два отеля. Отец Кинтана обещал вернуться — но ведь всюду есть христиане, не так ли? Какой смысл возвращаться к нам? Ведь дела здесь обстоят не так уж плохо.

К воротам подошла небольшая группа индейцев: неуклюжие фигуры, явившиеся из каменного века. Мужчины в куцых плащах шли, опираясь на высокие посохи, а женщины с темными косами и грубыми лицами несли за спинами детей.

— Индейцы узнали, что вы здесь, — сказала мисс Лер. — Не удивлюсь, если они прошли пятьдесят миль.

Они остановились у ворот и смотрели на него; когда он взглянул на них, они стали на колени и перекрестились — странным сложным способом, касаясь носа, ушей и подбородка.

Мисс Лер сказала:

— Моего брата раздражает, если он видит, как люди становятся на колени перед священником, но я не нахожу в этом ничего дурного.

За углом дома мулы били копытами: проводник вывел их, чтобы накормить маисом; мулы едят медленно, и надо было дать им время наесться. Пришла пора начинать обедню и пускаться в путь. Священник вдохнул запах раннего утра — все кругом было еще свежим и зеленым; из деревни за пастбищами слышался лай собак. В руке мисс Лер тикал будильник. Священник сказал:

— Я должен идти.

Он чувствовал странное нежелание покидать ее, этот дом и ее брата, спящего в комнате. В нем смешались чувства нежности и доверия. Когда человек приходит в себя после опасной операции и наркоза, ему дорого первое увиденное им лицо.