Глядя на старика, можно было подумать, что он взялся объяснить человечеству нечто недоступное, то, что неискушенный разум сразу и не воспримет. И потому старик был терпелив.
– Как бы не так, – сказал я, понимая, что огорчаю старика, – моя любимая сама упорхнула, словно птица.
– Но ты-то остался один? – пытливо рассматривал меня старик, словно моё одиночество грозило стать всеобщей заразой.
– Ну и что? – равнодушно спросил я.
– Если ты остался один, значит, твою любимую унесли птицы. Разве тебе не ясно ?
– Вполне возможно. Вроде как становится ясно.
Так я сказал, не желая спорить. Мне было не понятно, почему старик увлечен идеей птиц. Может, в детстве ему в душу запала сказка о коварстве гусей-лебедей, крадущих детей, или нереализованные орнитологические наклонности вылились в странную патологию убеждать людей в таинственном назначении пернатых. Я был холоден к его идее. Не потому, что чудеса были не моей стихией, а скорее наоборот потому, что чудеса слишком часто обкрадывали мою реальность на свои сиюминутные нужды.
– Я знаю, – говорил старик. – Знаю, как это исправить.
Что он мог знать? Что? Одно знание поедает нас, другое знание поедаем мы. Конечно, всё это суть одного знания. Но смотря с какой стороны ты подошел к нему. Либо потеряешь последнее, либо обретешь большее. Я почему-то пока не хотел касаться того, что знал старик. Я хотел спать.
– Старик, я хочу спать, – честно сказал я.
– Глупости, – улыбнулся старик, – ты так говоришь, потому что не веришь мне.
– Одно другому не мешает. Но если твое гостеприимство на этом заканчивается, я могу слушать тебя до утра.
– Извини, не хотел тебя обидеть, – наклонился старик и протянул вино. – Пойми, я просто хочу помочь. Ты нуждаешься в этом.
Что тут скажешь. Если кто-то, встретив меня в первый раз, уже знает, в чем я нуждаюсь, и как мне помочь, то можно смело расслабиться. Скоро это не закончится. И лучше не отказываться от помощи, потому что силы такого помощника неисчерпаемы.
– Что же, ты прав, – хлебнув вина, кивнул я, – мне действительно нужна помощь. Рад, что ты хочешь помочь. С чего начнем?
Старик вдруг отвернулся, и его лицо пропало в темноте. Я видел лишь плечи и космы седых волос. У меня вдруг мелькнула мысль, что сейчас он обернется, а лицо у него будет искажено бледностью и изо рта торчать клыки. Такие повороты событий обычное дело в страшных историях.
Но, обернувшись, старик выглядел как прежде. Хотя нет. Изменилось что-то едва уловимое. Что же? Я не мог понять. Ах да, его глаза. В них пропала жизнь, они стали холодными и затягивающими, словно глаза птицы Фарух, словно окна в космическое пространство, где во множестве обитают звезды и астероиды.
– Ты видимо не догадываешься, что я явился из бездны, – чужим голосом проговорил старик.
– В каком смысле? – переводя дыхание, задал я вполне резонный вопрос.
– В одном смысле. В поисках дочери я спустился в бездну. И, как видишь, выбрался. Хотя трудно сказать, что было и чего не было. Но в любом случае, теперь я не связан со временем.
– И как там, в бездне? – спросил я, чувствуя как, холод пробирается по ногам.
Старик глянул мне в глаза. У-у-у. Я зажмурился. Больше вопросов по поводу бездны у меня не было. Я тоже был в этой бездне. Бездна – это отчаяние.
– Я долго ждал тебя, – сказал старик. – Ты последний, с кем я должен поговорить здесь. Остальные уже прошли.
«Куда?» чуть не вырвалось у меня, но после недавнего бессловесного объяснения, я промолчал. Тем более и так уже сказано было достаточно. Я никак не мог решить, что происходит. Схожу ли я тихо с ума вместе со стариком, или же… Вот это «или же» никак не укладывалось голове, от него она начинала раздуваться, как воздушный шар.
Старик опять посмотрел на меня и спросил:
– Помнишь ли ты тот день, когда начал искать меня?
– Нет, – неуверенно проговорил я.
Ибо уже ни в чем не был уверен.
– Как же ты нашел меня?
– Никак, просто устал, замерз, и потому зашел в ближайший кабак, выпить вина. Ты сам подошел ко мне.
– А что было с тобой до того?
– Я потерял свой дом, потерял любимую женщину, и мир отвернулся от меня, – нехотя признался я.
– Как же это случилось?
– Не знаю, – сказал я, морщась, словно от боли. – Хотя нет, знаю. Однажды я решил, что могу всё. И лишился всего сразу. Теперь я, верно, могу всё, потому что у меня ничего нет.
– А что тебе нужно? – спросил старик.
– Странно, я никогда не знал, как правильно ответить на этот вопрос, – вздохнул я, чувствуя непонятную слабость в животе. – Раньше первым всегда откликалось сердце и отвечало, что нужна любовь. Но теперь разум говорит, что любовь у меня есть. Всегда. Иначе как бы я жил. Но её здесь мало, и мне нужна другая жизнь, где любовь не уносят птицы.
Почему я вдруг вспомнил про птиц, я и сам не понял, просто так получилось. Мне стало неловко. Но старик никак не отреагировал, а слушал.
– Значит, тебе нужна другая жизнь? – спросил он.
– Выходит так.
– А что значит мало любви? Может, ты сам пока не способен постичь её полноту?
– Вряд ли, – покачал я головой, – ведь мне не хватает её, как воздуха. Она есть, но порой, я чувствую, как задыхаюсь без неё.