Демонстрация подобной картины в 1818 году сама по себе была вызывающим жестом. Процветающий британский истеблишмент продолжал праздновать победу и прославлять герцога Веллингтона, не желая задумываться о реформах и о том, как покончить с голодом и нищетой. Через год последовало манчестерское «Питерлоо». Фоукс, разумеется, выступил вместе с другими с гневным протестом против этого злодеяния. Однако, купив у Тёрнера солнечный «Пакетбот „Дорт“», он не стал приобретать погруженное во мрак «Поле Ватерлоо». Тёрнер тем не менее продолжал уверенно придавать новое направление английской исторической живописи, где главной темой оказывались жертвы.
Когда Тёрнеру перевалило за сорок, он представлял собой своеобразную смесь оппортуниста с индивидуалистом. Он не делал секрета из того, что наслаждается обеспеченной жизнью, но успел приобрести репутацию прижимистого человека. Он владел недвижимостью в нескольких местах. В наследство от дяди ему достались два дома в Ваппинге, которые он объединил, переоборудовав в таверну. Он купил дом на углу улицы Королевы Анны и Харли-стрит и устроил там частную галерею с верхним светом. Кроме того, на Темзе, в районе Туикнема, у него была построенная по его проекту вилла Сэндиком-лодж, в которой поселился его отец. Поначалу художник настаивал на том, чтобы отец ежедневно совершал семнадцатикилометровую прогулку в центр города и присматривал за галереей. Со временем Старик нашел торговца, который доставлял на своей повозке овощи в город и за глоток джина позволял Тёрнеру-старшему ездить на куче лука и моркови. Впоследствии его сменила в должности хранителя галереи племянница Сары Дэнби Ханна, ворчливая старая карга с какой-то кожной болезнью, из-за которой постоянно куталась в фланелевый платок. В результате галерея Тёрнера не пользовалась большой популярностью у публики даже до того, как стала разваливаться от старости. Однако самого художника все это устраивало, – возможно, потому, что он все чаще бывал в плохом настроении.
Галерею постепенно заполняли великие «поэтические новшества», которые не раскупались, даже если были повсеместно приняты благосклонно, как, например, работы 1815 года «Дидона, основательница Карфагена» и «Переправа через ручей» – сияющая пастораль в стиле Клода Лоррена, перенесенная на английскую почву. Там же находились и большие эпические полотна – «Трафальгарская битва», «Поле Ватерлоо», «Ганнибал», которые то ли были оставлены Тёрнером для себя, то ли тоже не находили покупателей. Бывали моменты, когда ему, наверное, казалось, что он никогда не добьется признания, – и это были не беспочвенные опасения. С одной стороны, его упрекали за «дикую несдержанность» его манеры. С другой стороны, те же критики, и среди них первый сэр Джордж Бомонт, которые, казалось, поставили себе задачей не допустить, чтобы кто-нибудь покупал работы Тёрнера, называли его искусство невыразительной стилизацией почитаемых ими старых мастеров, в особенности несравненного Лоррена. Бомонт писал, что у Тёрнера слабая кисть, «как у старика».
Однако в технике акварели его первенство признавалось всеми. 1819 год оказался триумфальным. Уолтер Фоукс устроил в своем доме на Гросвенор-плейс выставку принадлежавших ему акварелей. Были представлены разные художники, но ядро выставки составляли шестьдесят шедевров Тёрнера, который также придумал обложку каталога выставки и открыто радовался своему триумфу. Он приходил на выставку ежедневно, и его приземистую фигуру в цилиндре и засаленном рединготе, полы которого подметали пол, нельзя было спутать ни с какой другой. «Когда он стоял, опершись о стол в Большом зале, или медленно и неуклюже прокладывал себе путь сквозь толпу, то приковывал к себе взгляды, как какой-нибудь римский генерал, сошедший с одной из его картин».
Большинство выставленных у Фоукса акварелей Тёрнера производили сильное впечатление. Многие из них – скалы на Рейне, альпийские ледники, французские гавани – были написаны во время заграничных поездок художника после Наполеоновских войн. С них вполне можно было сделать гравюры, тем более что недавно стали использовать стальные доски, что позволило изготавливать гораздо больше копий. Но новые акварели Тёрнера все больше отличались от обычных романтических пейзажей. Это были его первые эксперименты с «началами цвета», которые в то время еще рано было выставлять где бы то ни было, и уж тем более на Гросвенор-плейс с ее дипломатическими представительствами. Хотя современные художники-абстракционисты видят в этих бесформенных прозрачных цветных полосах истоки собственного творчества, сам Тёрнер просто экспериментировал с пятнами, мазками и размывкой, а конечной его целью была все-таки фигуративная композиция.