Сила искусства

Желание хозяина надо было, конечно, выполнить, что Тёрнер и делал – с некоторыми оговорками. Когда он показал Эгремонту эскизы пейзажей, стало ясно, что по крайней мере один из них представляет собой не совсем то, что ожидал получить граф. Предполагалось, что это будет портрет хозяина на прогулке с собаками в парке. Казалось бы, чего проще? Тем более что за семнадцать лет до этого Тёрнер написал подобную классическую идиллию с палладианским домом, «Росистое утро». Но теперь у художника не было настроения создавать что-либо росистое и тем более классическое. Он хотел писать то, что представало перед его внутренним зрением, виде́ние, а не открывшуюся перед ним сцену. Удлиненная форма резного обрамления на стенных панелях Гринлинга Гиббонса позволяла осуществить это намерение, и он, воспользовавшись этим, дерзко заполнил благородный прямоугольный формат причудливо искаженными панорамными видами, словно скопированными непосредственно с сетчатки глаза. На первый взгляд все кажется противоестественно вытянутым, уходящим куда-то вдаль. Тёрнер оставил это таинственное растянутое пространство практически пустым. На террасе стоит стул, за ним виднеется часть раздуваемой ветром легкой занавески. Граф же, важнейшее лицо в Сассексе, представлен в виде хрупкой одинокой фигуры, освещенной сзади. Пустынность прекрасного вида недвусмысленно намекала на человеческую недолговечность. Тёрнер, конечно, понимал, что этот номер не пройдет. Жизнерадостное добродушие любого аристократа имеет пределы. Так что художник переделал картину по устраивавшему хозяина рецепту, и она была помещена на предназначенное ей место. Но Тёрнер все-таки ухитрился внести романтическую струю в другой пейзаж, предназначавшийся для декорации Резного зала. На картине, изображающей большую черную барку, движущуюся по сверкающей полосе света, якобы означающей в данном случае Чичестерский канал, художник изобразил самого себя сидящим в маленькой рыбацкой лодке, в своей потрепанной шляпе и куртке. Таким образом, транспортное судно Эгремонта изображено на картине, но не совсем так, как он рассчитывал.

Канал в Чичестере. Ок. 1828. Холст, масло.

Галерея Тейт, Лондон

Этюд к «Падению прославленного дома (Петуорт)». 1830-е. Холст, масло.

Галерея Тейт, Лондон

Тёрнер написал в Петуорте еще много работ, изящно передававших неуловимый характер чувственного опыта и испытывавших на прочность аристократическое терпение. Среди них была серия гуашей, изготовленных за рекордное время и с удивительной экономией средств – иногда лишь отдельными легкими прикосновениями кисти к бумаге, оставлявшими едва заметный намек на цвет; эти гуаши, как предполагалось, регистрировали (с восхитительной небрежностью) отдельные моменты повседневной жизни дома. Многие из них – чистый Теккерей (он же Микеланджело Титмарш), как правило, критиковавший Тёрнера и изредка восхищавшийся им, или Троллоп – в их визуальном переложении. На этих гуашах можно увидеть игру в биллиард в беломраморном зале или в триктрак у камина. Длинноногий викарий, держа руки за спиной и слегка наклонившись в сторону компании, собравшейся в Белой библиотеке, отогревает озябшее седалище у очага. В комнатке, смежной с Резным залом (чтобы их вид не мешал обедающим наслаждаться едой), наигрывают какую-то мелодию музыканты. Одним словом, в Петуорте не осталось ничего, что скрылось бы от взгляда Тёрнера, – порой к досаде тех, кого он запечатлел на своих рисунках. Живущая в доме давняя любовница графа Элизабет Айлив была художницей, но в изображении Тёрнера отношения прочих художников с хозяевами также часто выглядели довольно двусмысленно: первые позволяли последним глазеть на себя и свои работы, восхищаться ими или снисходительно хвалить. Иногда можно видеть, что им это нравится, но не всегда. На одном из многозначительных рисунков на диване стоит прислоненная к подушкам картина, по-видимому представляющая самого Тёрнера, а рядом сидит какой-то его поклонник, явно чувствующий себя не в своей тарелке из-за неспособности ее оценить.