Сила искусства

На одной из выставок рядом с японскими гравюрами Винсент повесил две необычные картины – на обеих были запечатлены нарочито будничные предметы: пара башмаков, подбитых сапожными гвоздями, и срезанные подсолнухи. Правда, никто из тех, кто видел эти полотна, ни за что не спутал бы их с очаровательными камерными натюрмортами – изображениями «мертвой природы». На картинах Ван Гога эта природа была очень даже живой. Башмаки были символическим автопортретом странника, по-прежнему в одиночку бредущего по долгой дороге между землей и небом, – только теперь, отказавшись от традиционной религии, Винсент искал рай не в небесах, а на земле, где он был так необходим. Что же до срезанных подсолнухов, то они не имели ничего общего с декоративными и сдержанными цветочными композициями. Эти цветы были мало похожи на растения и больше напоминали инопланетных пришельцев, чей летательный аппарат с горящей звезды совершил вынужденную посадку на Земле. Выложенные перед зрителем массивные подсолнухи таили в себе неизведанное могущество, их крупные черные семена лопались от избытка жизненной силы. Вместе эти две картины свидетельствовали об упорстве, с которым художник готов был идти в поисках света и вдохновения. Подсолнух по-французски называется tournesol – «поворачивающийся за солнцем»; для северянина Ван Гога солнце как источник жизни, как сила дикой природы постепенно вытеснило христианского Бога, а значит, палящее золото неизбежно должно было увлечь Винсента за собой.

VI

В феврале 1888 года, в разгар зимы, Винсент сел в поезд, отправлявшийся в Прованс. Поступок неожиданный – даже по меркам привычного Ван Гогу кочевого образа жизни. Художник два года прожил с Тео, и последний верил, что карьера старшего брата вот-вот пойдет вверх. Если интерес к работам Винсента проявили коллеги-художники, могли прийти и покупатели. Но даже готовность Тео помочь брату имела свои границы. Невротические перепады настроения и поведения – от надоедливого стремления постоянно благодарить до параноидальной подозрительности – могли показаться Тео невыносимыми, как это бывало со всеми, кто сближался с Винсентом. Кроме того, младший Ван Гог собирался жениться на очаровательной голландской девушке с ямочками на щеках – Йоханне Бонгер – и завести собственную семью. Братьям неизбежно пришлось бы подстраиваться друг под друга.

Скорый на гнев Винсент воспринял грядущую женитьбу брата как личное оскорбление. Но из зябкого сырого Парижа надо было уезжать – Ван Гога мучил кашель, болезни пригибали его к земле, а сознание часто туманили пары абсента. Он бежал не только от дурной погоды. Некоторых импрессионистов – бывших бунтарей – начинали обхаживать модные галереи, и теперь, чтобы казаться значительней, эти художники принялись скандалить между собой, отзываясь о Ван Гоге как о немытом чудаке, для которого натурщицы отказывались позировать даже за деньги, сумасброде на грани безумия. Винсент, со своей стороны, попал под очарование еще одного диковинного персонажа – очередной «игрушки» импрессионистов, возмутителя спокойствия, бывшего биржевого брокера, моряка и продавца холстов Поля Гогена.

Гогена терпели как любителя, разрешая ему находиться на периферии кружка избранных, которых он развлекал в качестве прирученного дикаря, наделенного способностью изготавливать затейливые экзотические деревянные короба и керамику в стиле клуазонизма. Чем больше Гоген нападал на буржуазию, тем развязней становился в его присутствии куда более застенчивый Винсент. Поль с энтузиазмом рассказывал об эзотерических тропиках, что для японофила Ван Гога характеризовало коллегу как истинного бунтаря и поэта. Винсент заслушивался историями о пребывании на Мартинике, где Гоген подхватил малярию и еще много других болезней. Купаясь в столь непривычном для него восхищении, Гоген отдал Ван Гогу одну из своих картин с темнокожими туземками. Для Винсента это означало, что они с Полем теперь связаны кровными узами, и в ответ он послал Гогену две работы, которые считал своей визитной карточкой, – стоптанные башмаки и подсолнухи, два символа странствий и тайн живого организма. Изображенные крупнее, чем в натуральную величину, они теперь возвещали о появлении выдающегося союза двух художников – Винсента и Поля.