Сила искусства

Это не значит, что Ван Гогу были совершенно чужды мистические озарения. Просто сила тяжести у его живописи была в другом месте. Гогену хочется воспарить, а Ван Гог пытается притянуть небеса вниз, чтобы их было не отличить от земли. Ведь она – единственный рай, который у нас есть, как начинал думать Винсент. Художники предыдущих поколений – даже те, перед кем он глубоко преклонялся, такие как лиричный певец крестьянской жизни Франсуа Милле, – по мнению Ван Гога, ошибались, когда привязывали искусство к почве так плотно, что она начинала давить на него своей тяжестью. И если у Милле в «Сеятеле» (1850) фигура крестьянина, обутого в грубые башмаки, монументальна, его герой заключает с землей союз, то вангоговский «Сеятель на закате солнца» (с. 347) словно парит над сияющим ковром, уподобляясь Христу, шествующему по водам. Работу над этим сюжетом художник окрестил «упражнением в композиции», раз за разом перерабатывая его в попытке достичь совершенной монументальности. В одном из вариантов он сменил цвет одежды сеятеля с белого на лиловый, чтобы фигура еще больше растворилась в разноцветном свечении. Перед нами сцена земного рая. Над полем, без всякого злого умысла, кружит пара ворон. Тяжелая нудная работа превращается в чудо плодородия под лучами божества-солнца, излучающего мощнейшее сияние; как отмечает Сильвермен, это акт священного совокупления – крестьянин оплодотворяет целый мир.

Свои картины, когда они были закончены, Ван Гог называл словом jouissance – по-французски «оргазм». Живопись была для него сродни эякуляции – выбросу эмоциональной энергии на холст. «Удовольствие, которое дарит нам прекрасная вещь, – писал он, – подобно обладанию женщиной, и есть миг бесконечности». Однако, сравнивая это состояние с оргазмом, Винсент имел в виду и некое подобие «ослепления», когда в момент полного экстаза все чувства отказывают и сознание оказывается одновременно парализованным и заряженным энергией. В «Сеятеле на закате солнца» все извергается потоками: семена, лучи солнца, поток густой краски, стекающей с кисти художника.

Так и слышишь насмешливую ремарку Гогена: «Что ж, именно за этим я и хожу в публичные дома». Но это и было причиной, по которой Ван Гог решил воздержаться от подобных сомнительных наслаждений в Арле – или, по крайней мере, сократить свои посещения местных борделей до одного раза в две недели. При обмене портретами Ван Гог изобразил себя в виде буддийского монаха, коротко остриженного, погруженного в себя бонзы на медитативном серовато-зеленом фоне; Гоген же на посвященном Ван Гогу автопортрете противостоит зрителю, его лицо словно высечено из дерева, как бюст африканского или перуанского воина. На стене за его спиной карикатурный портрет общего друга обоих художников Эмиля Бернара, под которым Гоген по-приятельски приписал слово «отверженные».

Голова Ван Гога была полна южного солнца, работал он продуктивно – писал по три больших полотна в неделю, как минимум, и никаких трудностей в совместном с Гогеном предприятии не предвидел. А после того как Тео купил несколько картин Поля, Винсент подключил брата к компании по привлечению Гогена на юг. Увы, это была любовь без взаимности. Винсент был известен резкими переменами в настроении, и это беспокоило Поля, равно как и всех остальных. Тем не менее летом 1888 года Гоген начал прислушиваться к предложениям Тео. Художник был болен, страдал от безденежья, да и бретонские дожди ему надоели. Тео пообещал оплачивать жилье и пансион в Арле, а также, возможно, покрыть расходы на билеты и покупку красок и прочих материалов. Кроме всего прочего, Гоген решил попробовать превратить безумную утопическую идею Ван Гога в коммерческое предприятие и самому его возглавить. К этому моменту Поль успел потерять достаточно денег, чтобы разбираться в подобных вопросах. Однако ехать в Прованс он не торопился – согласился отправиться в Арль в августе, а прибыл только к концу октября.

Ван Гог тем временем суетился, словно жених, с волнением ожидающий встречи с невестой. На присланные братом деньги он купил две кровати из разных пород дерева, зеркало и двенадцать стульев – в почти маниакальной уверенности, что Желтый дом станет пристанищем для небольшой коммуны. На первом этаже располагались две мастерские, одна из них также выполняла функцию кухни. В «гостевой спальне» Винсент повесил большие картины с подсолнухами в вазах: яркие оттенки желтого покрывали холсты густым влажным слоем, как будто сама толщина красочного слоя могла придать мечте о Мастерской на юге большую осязаемость. «Мне хочется, чтобы у меня был настоящий дом художника, совсем простой и непритязательный, но оформленный в абсолютно неповторимом стиле вплоть до последнего стула». Речь шла не просто о новой обстановке, Ван Гог обустраивал новую жизнь, сообщество двоих.