Сила искусства

Оба ненавидели парижское художественное сообщество – мир больших бульваров с их торговцами и критиками, тщеславием и злословием. Оба стремились туда, где нравы не были бы столь развращены, где товарищеская симпатия позволяла бы делиться опытом и жить в складчину на доходы от продажи работ. Проблема заключалась в том, что Гоген и Ван Гог по-разному понимали, куда именно надо ехать. Гоген отправился на запад, в бретонский Понт-Авен, забрав с собой Эмиля Бернара, ближайшего из друзей Винсента. Ван Гог же поспешил на юг: восхищенный насыщенными цветами Адольфа Монтичелли (Монтичелли умер в 1886 году, но Тео успел купить у него несколько работ), он хотел обрести то, что наполняло полотна марсельского художника таким сиянием. Страстный книгоман, Винсент начитался Джона Рёскина, который призывал создавать художественные коммуны творческого труда. Как и прежде, еще одним источником вдохновения послужила Япония – на этот раз в качестве образца для подражания Ван Гог выбрал буддийских монахов. На юге он планировал основать братство бескорыстных подвижников – эдакий дзен с заправкой из оливкового масла.

Когда же Винсент сошел с поезда и обнаружил, что Арль занесен снегом, это его обескуражило. Однако присутствия духа он не потерял, снял комнату в дешевой привокзальной гостинице и увидел то, что обещало ему неизбежность весеннего пробуждения, – заснеженное персиковое дерево, ветви которого были покрыты цветами. Ван Гог рисовал и писал это дерево, мечтая о садах, где на деревьях, несмотря на мороз, набухали почки. Наступил апрель с его оттепелями, и мечты стали реальностью: перед взглядом художника развернулось буйство цветущих деревьев – миндальных, абрикосовых, сливовых, – и он принялся переносить на холсты нежный танец бледных лепестков. Это был гимн возрождению. Вместе с солнцем вернулась и мечта о создании небольшой художественной коммуны на юге. Ван Гог снял двухэтажный домик на площади Ламартин и перекрасил его в ярко-желтый цвет. Денег на обстановку у Винсента не было, и он оставил его пока стоять пустым, а сам переехал в комнаты над привокзальным кафе. Но вера художника в Мастерскую на юге, центром которой должен был стать Желтый дом, была непоколебима. Первым делом Ван Гог написал Бернару в Бретань – тот не ответил. Но на самом деле Винсент хотел заполучить Гогена.

Гоген и Ван Гог не подходили друг другу во всех возможных смыслах. Различия не ограничивались несхожими темпераментами: светский циник Гоген намеренно вел себя заносчиво и развязно, составляя полную противоположность гиперэмоциональному, болезненно искреннему Ван Гогу. Расходились художники и в своем понимании философии искусства. Для мистика Гогена цель искусства состояла в том, чтобы оторваться от земной реальности и посредством сочетаний чистых цветов парить свободно, погружая смотрящего в блаженное состояние и даруя ему альтернативное сознание. «Используй свое воображение, – убеждал он Винсента, – пиши по памяти, не фиксируй то, что видишь прямо перед собой». Искусство должно уносить творца от того, что его окружает (кто вообще может захотеть остаться здесь?), перемещать его в тропики сознания в подобии наркотического дурмана. Гоген первым из художников стал активно пользоваться словом «абстракция». Именно в этом направлении, по его мнению, должно было развиваться искусство – в сторону чистых ощущений. «Зачем потеть над картиной, если можно увидеть ее во сне», – заявил он однажды с убийственной прямотой.

Сеятель на закате солнца. 1888. Холст, масло.

Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло

Ван Гог, напротив, считал невозможным обрести радость, не пролив пот. Живопись для него была не полетом одурманенного воображения художника, развалившегося в гамаке, но работой до кровавых мозолей, пока глаза не лопнут. Когда на город налетел обжигающий мистраль, Винсент, как гладиатор на арене, встретил его как соперника: преодолевая яростные порывы ветра, он привязал мольберт веревками к металлическим палкам и загнал опоры в твердую почву. Его искусство было земным – или ничем; оно корнями уходило в материю природного мира, а не стремилось от него оторваться. Если у Гогена цвета были плоскими, нарочито двухмерными и нереальными, краски Винсента поражали насыщенностью и грубой текстурой, похожей на ткань или растительные волокна. Гогена надо вдохнуть – и дать этим парам свободно циркулировать в сознании. Неплохо, правда? У Ван Гога перевариваешь мясистое жаркое из цвета и ждешь, когда просочится сок.