Как и следовало ожидать, успевает выстрелить лишь батарея, где находится сам командор: ее расчеты получили приказ немедленно. Правда, толком пристрелять орудия времени уже не остается — слишком близко эрхавенские прамы, и слишком быстро идут они к порту. Да и то канониры в спешке не учли упреждения: три из четырех ядер впустую вздымают фонтаны воды далеко позади судов. Не везет только замыкающему праму, которому ядро бьет в заднюю часть палубы. Падают в море обломки, судно теряет ход. Будь оно подальше, появилась бы отличная мишень, прам запросто расстреляли бы другие батареи — но расстояние до причала слишком мало. Эрхавенский прам еще успевает словить два таких же снаряда в борт и одно из бортовых орудий. Взрывается порох, на судне вспыхивает пожар. Но ловко спрыгнувшие на пирсы морские пехотинцы с прамов уже наматывают корабельные канаты на кнехты.
Потом высокие борта первого прама, служившие на море какой-никакой, но защитой, а на суше или при абордажах — мостками, опрокидываются, с них по пирсам растекается закованная в сталь река пеших, а потом и конных латников. Последними выкатывают небольшие полевые пушки — отличное подспорье при уличных боях. Эрхавенцы на ходу, прямо на пирсах, перестраиваются в штурмовые колонны, и быстрым шагом устремляются на сушу — как раз туда, где командиры видели вспышки выстрелов и облака порохового дыма.
Вслед за пушками высаживаются еще несколько десятков человек, на вид безоружных, но в эрхавенской форме с артиллерийскими нашивками. Похоже, в планах вражеского адмирала фигурируют и береговые орудия, и темесцам уже прислали эрхавенскую замену.
— Прочь отсюда! — надсаживаясь, орет командор единственно верную сейчас команду, и первый его исполняет. Следовало бы подорвать тавалленские пушки, но темесец, привыкший видеть в пушках почти живые существа, не решается отдать приказ. Да и времени на исполнение нет: эрхавенцы уже подбегают к двери капонира…
Остается надеяться, что командиры батарей вовремя сообразят, что делать, и не будут по-глупому вырезаны эрхавенскими латниками. А Джустиниани вовремя узнает, что орудия еще раз сменили хозяев.
Он и надеялся… До тех пор, пока группа артиллеристов не сталкивается нос к носу со взводом латников из жрецов Великого Храма Аргелеба, а над головой не взлетает ослепительно сверкнувший на солнце меч. На помощь городу пришли жрецы бога-воителя.
Темесцам остается пройти всего пару шагов, чтобы подойти к противнику на дистанцию удара копьем. С такого расстояния Тетрик отчетливо видит каждую зазубрину на уже искупавшихся сегодня в крови остриях копий. Он до боли сжимает бесполезный сейчас легкий матросский меч, готовясь умереть и моля светлую богиню только об одном: перед смертью зацепить хоть кого-нибудь из врагов. Конечно, подобные желания недостойны служителя благой богини, Тетрик это осознает, но стоит представить, что сделают темесские наемники с Аэ, Сати, да и Неккарой, как в сердце вспыхивает лютая ярость и желание убить.
Однако темесцы не нападают. Торопливо разворачиваются назад, туда, где раздается яростный лязг и крики.
В переулке показываются неожиданные спасители — три десятка таких же латников с копьями. На них странные бело-синие клетчатые плащи, которые, по идее, должны изрядно мешать сражающимся, но в действительности только помогают, так как за плотной тканью непросто угадать, где тело.
Тавалленцы действуют быстро и четко. Миг — и образовывается плотный, прикрытый щитами и ощетинившийся длинными копьями строй, невиданный в Эрхавене, копья задних рядов лежат на плечи передних. Как-то враз покрыв отделявшее их от врагов расстояние, бойцы одновременно бьют копьями. Вопят умирающие, насаженные на наконечники темесцы. А гладкие граненые лезвия, легко вышедшие из ран, с непостижимой быстротой и слаженностью бьют вновь.
— Храмовая стража, — определяет Аэлла. — Ох, и лютые же, каждый десятка обычных солдат стоит…
Но даже они смотрятся неумехами рядом с высоким, плечистым воином в тяжелом доспехе и с двумя слегка искривленными мечами, двигающийся с быстротой и точностью храмовой танцовщицы. Но если ее танцы несут зрителям любовь и радость, то танец жреца исполнен совсем другой красоты — свойственной атакующему кханнамскому тигру.
Несмотря на латы, весящие, наверное, больше сорока ствангарских фунтов, тавалленец двигается так, как Тетрик не смог бы и в одной рубашке. Впрочем, он мог бы выйти в бой и вообще без доспехов. Наверное, и без оружия тоже.
Двое темесцев успевают даже выстрелить из арбалетов. Молниеносное движение сверкнувшим на солнце клинком — и, высекая искры, болты отлетают ему под ноги. Разворот, прыжок — нога в тяжелом кованом сапоге наносит сокрушительный удар в скулу стрелка. Удар столь силен, что забрало сминается, как бумажное, впечатывается в лицо латнику. Он, впрочем, этого уже не чувствует, потому что за миг до того удар сломал шею.