Над домом высоко в небо поднимался грубо обструганный, явно наспех приколоченный шест. Но Аэллу и остальных поразило не это. В низком свинцово-сером небе на холодном ветру полощется огромное, полинявшее от непогод черное знамя. На нем ни одной эмблемы, но все ясно итак. Такое знамя в Ствангаре и Семиградье вывешивают у въезда в город в одном-единственном случае…
— Мор…
К чести своей, Неккара произносит страшное слово, не переменившись в лице. Становится ясно, почему предводительницей Верховная назначила именно ее. Голос звучит, как у командира, ведущего полк в последний бой…
Сати ощутимо вздрагивает, яркие и манящие губки враз белеют — будто накрапывающая унылая морось смыла краски.
— Пошли отсюда, — нервно теребя край куртки, произносит пуладжийка. — Лучше чуть выше по течению Венда поднимемся — наверняка найдутся деревни, не затронутые мором. Там переправимся на тот берег.
— Между прочим, девчонка права, — задумчиво произносит Крейтон. — Я бы не отступил перед врагом, которого возьмут мечи или магия — но понапрасну рисковать собой мы не имеем права.
— Но ведь там люди, Крей, — сдувая со лба рыжую челку, произносит Аэлла. — Может, почитатели благой богини или доблестного Аргелеба… Бросим их умирать?
— Как мы можем остаться, когда надо идти в Поле Последнего Дня? — возмущенно вздергивает подбородок Сати. — У нас четкая задача, поставленная Верховной.
— А для чего нам дала Силу богиня? — неожиданно-спокойно спрашивает Неккара. Она произносит эти слова зло и резко, будто лязгает вынимаемый из ножен клинок. — Благая богиня завещала помогать тем, кому можем помочь. Здесь, думаю, мы помочь сможем — магия работает, хоть и не совсем так, как на юге. Я смогу учесть искажения.
— Нарамис тоже не о себе думала, — добавляет Аэлла. — Потому и успела в жизни кое-что.
«Тетрик, я не струсила» — неожиданно для себя думает она. Это что-то новенькое. «А не влюбилась ли ты, подруга?» — подумалось ей. Но нет, чушь. Приятелями они могут быть, друзьями — тоже. Но не больше.
— Ну, если все так думают, пошли в город, — вздыхает Крейтон. В голосе слышится сожаление, но в мыслях Воитель их полностью одобряет. Из девчонок (ну, кроме Сати) со временем выйдут хорошие Верховные — если, конечно, уцелеет сам их Храм.
Некоторое время идут молча. Неккара чувствует нарастающую безотчетную тревогу. Она не смогла бы внятно сказать, что именно не нравится, но что-то не определенно так. Город кажется вымершим (что похоже на истину, но даже если и не так, жители без крайней нужды не будут выходить из домов, и на порог никого не пустят). Вроде все как обычно в таких случаях, но все равно что-то неуловимое кажется целительнице неправильным. Есть в этой неправильности что-то зловещее, такое, от чего лучше держаться подальше. Но пути назад нет — теперь, когда решение принято всеми, отступать нельзя. Этот урок она усвоила еще в юности, когда вопреки всем отправилась в Эрхавен, служить богине.
«Отступить — показать, что Сати права» — с неожиданной, поразившей ее саму неприязнью думает жрица. Как и с эпидемией, в девчонке есть что-то неуловимое, но отталкивающее и даже зловещее. Знать бы еще, что… Но если казнили за неподтвержденные подозрения, мир бы опустел.
Что такого сделала Сати? Отказалась идти в зачумленный город, потому что это может сорвать задание? И все-таки что-то в Неккаре не может с примириться с ее холодной расчетливостью. Ладно, хватит копаться в себе, надо действовать.
Миновав разверзстую пасть незакрытых ворот, отряд углубляется в неопрятный кишечник окраинных улиц, умирающий город будто все глубже заглатывает мелкую, но желанную добычу. В Нехавенде стоял крупный гарнизон, здесь множество крепких зданий, а арсеналы позволяют отбиваться хоть от наземного, хоть от воздушного врага. Потому драконы наведывались сюда крайне редко, да и то все больше жгли предместья. Разрушения в городе почти незаметны: большинство домов абсолютно целые. Оттого еще диче кажется пустота и тишина улиц, лишь ветер завывает в ветвях облетевших яблонь, шелестит ледяной осенний дождь по пустынным мостовым, да по лужам гуляет зябкая рябь.
— Слушай, Нек, а что в городе, за болезнь? Чума? Холера? Или еще какая гадость? — спокойно спрашивает Аэлла. Кто бы мог заподозрить во взбалмошной, непоседливой особе, большой любительнице пиров, танцев и, конечно, любви такую храбрость? Приходится признать, что войны, омерзительные целительнице по самой сути, действительно срывают с человека все маски, обнажая главное. Никогда заранее не знаешь, кто возвысится до беспримерного героизма, а кто на поверку окажется дерьмом. Порой за истину приходится платить кровью. Большой кровью…