Сила Мира

Наконец все в сборе. В адмиральской каюте становится тесно, но лучше теснота, чем когда некому воевать. Большинство приглашенных молоды, лет по тридцать-сорок, но пара командиров эскадр начинали в те же времена, что и Элрик, и помнят прошлые войны с Темесой. «Прошлые? — мысленно усмехается Элрик. — А сейчас новая война, что ли? Нет, победить Темесу можно только без большой войны. Если она начнется — это станет моим поражением и поражением Эрхавена».

Каким бы умным Элрик ни был, лично руководить каждым из ста семидесяти кораблей он не может. Поэтому флот разделили на эскадры, в которые входят линкор, прам — плавучая батарея или хотя бы фрегат, и несколько кораблей помельче, в бою играющих роль передового охранения. Эти соединения могут действовать как порознь, так и вместе. Свое командование у десантных прамов и грузовых судов. Флот Элрика насчитывает двадцать три эскадры, по числу больших судов. Все равно много. Они сведены в четыре боевые группы, коими командуют вице-адмиралы Поль Лефевр, Эжен Бретиньи (младший брат Поля), сын прежнего командира гарнизона Лотарь Леман, и Анри Салан, старый соратник Элрика, последний на флоте участник нападения на темесский флот в Темесской же гавани. Пятый вице-адмирал — командир десантной группы Месмин. Они подчиняются непосредственно Элрику, их и их начальников штабов Элрик пригласил на совет.

Бонар окидывает собравшихся острым и внимательным по-молодому взглядом. Новичков тут нет — все ходят в море с мальчишеских лет. Об этом без слов говорят загорелые, продубленные солеными ветрами лица. Крепкие, мозолистые от весел и канатов руки, кажется, способны гнуть подковы. Выгоревшие на солнце волосы и твердые, решительные взгляды людей, привыкших полагаться только на себя и отвечать за свои поступки. Да, он был прав, что собрал их. Все-таки двадцать лет не выходил в море, а они не посоветуют дурное.

— Начнем, Элрик? — на правах давнего друга обращается Салан.

— Пожалуй, да. Первым доложит самый молодой. Бретиньи, я приказывал отправить дозоры в Таваллен для разведки. Каковы результаты?

— Докладываю, — начинает Эжен, откашлявшись. Хотя кому-кому, а черноусому красавцу, способному руками гнуть подковы, грех жаловаться на здоровье. — Два дня назад передовые галеры высадили в устье Эсмута лазутчиков, они проникли в город, связались с нашими сторонниками и узнали важные вещи.

— Не надо вступлений, мы не в магистрате, — морщится Элрик. Почему-то слова самого молодого вице-адмирала вызывают смутную тревогу. Если славящийся прямотой и дерзостью моряк начинает вилять, как идущая галсами посудина, значит, узнал что-то противное. Интересно, что?

— Будет сделано. Итак, по их сведениям в городе бои. Две недели назад темесцы ввели в город шесть пехотных и один коный полк, чтобы разоружить городской гарнизон. С четырьмя полками, благодаря измене командира гарнизона…

— Но командир предан Эмерику Бертье! — перебивает его Элрик. — Что с ним?

— По сведениям разведчиков, Эмерик сразу после Эрхавена поехал в Темесу. Сперва все думали, чтобы удержать Темесу от вторжения в Таваллен, но, похоже, это не так. Командир гарнизона изменил сразу после этого.

— Что еще в городе? — скрипит зубами Элрик. Если это правда, темесцы узнали о планах Эрхавена еще зимой! Но почему темесцы не мешали?

А «сторонники» поразительно умны: как же, торговое соглашение! Интересно, что за торговое соглашение можно заключать с темесцами, если в том же году собираешься взбунтоваться? Если только не понимать под торговлей торг за голову последнего Бонара… — Что с остальными полками?

— Вторым и Третьим полками командуют родственники Одаллини, они отказались сдаваться темесцам, но их оттеснили в устье Эсмута, сейчас тавалленцы удерживают лишь южные предместья. Береговые батареи в руках у темесцев.

— Но если Бертье изменили, кто все это сообщил? — осведомился Бонар.

— За час до совещания на бригантине в одну из эскадр прибыли двое. Я пригласил их сюда. Пригласите Франческо Одаллини и Мартина Бертье! — командует Эжен, выйдя за дверь.

Оба вошедших очень молоды. Элрик, неплохо знавший оба семейства, помнит, что представителю рода Одаллини девятнадцать, а Бертье-младшему (то есть не сыну, а племяннику; отец Мартина, старший брат Эмерика, умер год назад) — на два года больше. Оба неплохие, даже по меркам Бонаров, фехтовальщики, а вот политики…

Элрику хватает одного взгляда, чтобы понять: мальчишкам страшно, и вовсе не оттого, что рядом — представитель вражеского рода. Случилось нечто, разрушившее все представления о чести и родстве. Глядя на них, Элрик сам ощущает укол ледяной иглы страха, хотя, казалось бы, успел повидать то, что юнцам и не снилось.

— Что стряслось? — стараясь казаться спокойным, спрашивает Элрик. — Что с Эмериком?

— Эмерик, — начал Бертье-младший и замялся.

— …изменил, — закончил за него Одаллини. — Предал всех, и родичей тоже.

Повисла зловещая тишина. Чтобы нарушить гробовое молчание, Элрик задает один из самых глупых вопросов в своей жизни:

— Как — изменил?

Бертье опускает голову, но находит силы ответить: