Читаем Сила обоняния. Как умение распознавать запахи формирует память, предсказывает болезни и влияет на нашу жизнь полностью

После этого началась вторая фаза исследования. Пятидесяти участникам мы сообщили, что исследуем порог восприятия запахов, – чтобы они не слишком концентрировались на определении идентичности запаха. Например, им говорили: «Скажите, пожалуйста, чувствуете ли вы запах пармезана?» После этого специальный механизм выдувал порцию воздуха, в котором содержался либо сырный аромат, либо вообще не было никакого запаха. Поскольку у всех наших испытуемых было нормальное обоняние, то они все были в состоянии уловить дух сыра. После этого мы, как бы между прочим, спрашивали испытуемых, насколько приятным и аппетитным был запах, который они только что ощутили. Если испытуемые ожидали учуять запах пармезана, то они находили воспринятый ими запах как приятный и аппетитный. Если же в следующем эксперименте мы предъявляли им точно такой же запах, но они думали, что нюхают «рвотную массу», то испытуемые воспринимали запах как неприятный и в высшей степени неаппетитный. То же самое действие проявлялось и при использовании других пахучих веществ из нашего списка.

После эксперимента мы спросили испытуемых, сколько различных запахов им было предъявлено. Подавляющему большинству так и не стало понятно, что им дважды предъявляли один и тот же запах, один раз под привлекательным названием, а другой раз под негативным. Они не могли в это поверить даже после наших разъяснений. Это показывает, насколько сильно наши ожидания влияют на наше восприятие. Это легко может представить себе каждый. Когда я вдыхаю запах лимона и мне говорят, что это лимонная кислота, то запах покажется мне приятнее, чем если мне скажут, что это цитраль. Если же мне скажут, что я нюхаю диметилоктадиен, то я, скорее всего, отшатнусь от запаха, так как он покажется мне слишком навязчивым и химическим. При этом все названные наименования являются синонимами, ибо лимонный аромат цитраля обусловлен именно диметилоктадиеном.

Это влияние я смог с равным успехом исследовать на самом себе. В то время, когда мы проводили исследование, я каждый день проезжал на велосипеде мимо пункта приема отходов. Стояло лето, и от пункта постоянно исходил сладковато-гнилостный запах. Запах был относительно силен и весьма неприятен; я предположил, что это гниет какой-то компост, и больше об этом не думал. Однажды в пятницу друг пригласил меня на барбекю, соблазнив отличным пивом. Я спросил, где его варят, и он ответил, что недалеко от моего дома, как раз возле того пункта приема отходов. И тут меня озарило: запах, который я чувствовал во время своих поездок и находил столь неприятным, проистекал вовсе не от компоста, которого не могло быть в пункте приема, а от пивоваренного завода, находившегося на противоположной стороне улицы. То, что я нюхал, было не запахом гниющих овощей, а запахом перебродившего солода. С этого дня тот запах стал для меня более приятным. Если раньше, проезжая мимо того места, я старался дышать ртом, то теперь я вдыхал воздух полной грудью, особенно по пути домой, чтобы настроиться на славный пивной вечер.

Хорошие и плохие воспоминания

Три вышеперечисленных пункта, однако, объясняют не все в восприятии запахов. Тому, кому хотя бы один раз стало плохо после употребления в пищу какого-то продукта, становится неприятным даже его запах, независимо от того, как сильно он ему нравился до того рокового дня. Это пример выработки классического условного рефлекса, когда аромат данной пищи почти неизбежно вызывает тошноту. Но этот же механизм работает и в противоположном направлении: если мы связываем запах с какими-то приятными обстоятельствами, то он начинает нам нравиться больше. Этот феномен может проявляться и в других контекстах: люди, работающие на фабрике, издающей какой-то определенный запах, находят его менее отталкивающим, чем те, кто вынужден его вдыхать, живя неподалеку от пахучего производства. Для рабочего этот запах воплощает его хлеб насущный и поэтому кажется приятным, в то время как соседу он кажется тягостным или даже опасным и поэтому воспринимается как неприятный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 недель в году
12 недель в году

Многие из нас четко знают, чего хотят. Это отражается в наших планах – как личных, так и планах компаний. Проблема чаще всего заключается не в планировании, а в исполнении запланированного. Для уменьшения разрыва между тем, что мы хотели бы делать, и тем, что мы делаем, авторы предлагают свою концепцию «года, состоящего из 12 недель».Люди и компании мыслят в рамках календарного года. Новый год – важная психологическая отметка, от которой мы привыкли отталкиваться, ставя себе новые цели. Но 12 месяцев – не самый эффективный горизонт планирования: нам кажется, что впереди много времени, и в результате мы откладываем действия на потом. Сохранить мотивацию и действовать решительнее можно, мысля в рамках 12-недельного цикла планирования. Эта система проверена спортсменами мирового уровня и многими компаниями. Она поможет тем, кто хочет быть эффективным во всем, что делает.На русском языке публикуется впервые.

Брайан Моран , Майкл Леннингтон

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции. Революция конца XVIII в., провозглашение республики, империя Наполеона, Реставрация Бурбонов, монархия Луи-Филиппа, Вторая империя Наполеона III, снова республика и Первая мировая война… Автору не всегда удается сохранить то беспристрастие, которого обычно требуют от историка, но это лишь добавляет книге интереса, привлекая читателей, изучающих или увлекающихся историей Франции и Западной Европы в целом.

Уильям Стирнс Дэвис

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное