Старый, всякое повидавший за свою долгую службу в качестве начальника караула прапорщик больше ничего не стал спрашивать. Сказал только:
— Ладно, давай стой до конца свою смену и постарайся больше не спать… — После чего, бегло осмотрев периметр и ограждения, дал сигнал солдатам и отправился в караулку— доложить о случившемся дежурному в штаб полка и принять необходимые меры для задержания беглеца.
Утром началась обычная в подобных случаях нервотрепка. Прибывшие в караул старшие офицеры полка во главе с самим “кэпом” нервы трепали всем: начкару, солдатам, и, конечно же, главному виновнику случившегося— Данко. Ему несколько раз пришлось рассказывать, как он уснул, затем проснулся от грохота стучавших о вышку выстрелов и сам дал в ответ автоматную очередь. Вот только ни в кого не попал. К его искреннему сожалению. После многочисленных расспросов Данко, уже отстраненного от службы, временно “закрыли” на полковой “губе”.
С него сняли поясной и брючный ремни, забрали все личные вещи и оставили в темном холодном и тесном подвале. Там он просидел ровно три дня. После этого Данко, уже как заключенного, в тяжелом специальном автомобиле— автозаке— под конвоем отправили на гарнизонную гаупвахту. Данко узнал, что против него возбуждено уголовное дело, хотя сбежавший зэк на третий день вернулся с повинной. О чем Данко узнал от карауливших полковую “губу” солдат. Но ни Данко, ни почти все другие солдаты и офицеры не знали, что с повинной в зону вернулся совсем другой зэк. Не тот, который сбежал, а подставной. Внешне очень похожий на прежнего. Почти как две капли воды. Только ладони обеих рук у этого зэка были полностью обожжены. Как он сам пояснил: упал на раскаленную плиту. Но хотя сбежавший заключенный и вернулся обратно с повинной, Данко все-таки посадили. Слишком многое случилось за последнее время. И давно пора было находить и наказывать виноватых. Кроме того, были некие очень властные лица, сильно заинтересованные в том, чтобы Данко Шагаев никогда не вышел на свободу. Не смог говорить. Слишком много он знал. И его необходимо было заставить молчать.
Но Данко всего этого не знал. Он знал лишь, что, хотя сбежавший зэк вернулся обратно в тюрьму, против него, Данко, все равно возбуждают уголовное дело за недобросовестное исполнение служебных обязанностей, приведшее к тяжелым последствиям. То есть— к побегу осужденного. Теперь, вплоть до суда, ему предстояло находиться здесь, на гарнизонной “губе”.
Глава 10
Гарнизонная гауптвахта есть в каждом городе, в котором располагаются военные части. И для солдат любых частей “гарнизонка” является тем самым местом, куда никто из них ни за что не желал бы попасть. И эта гарнизонная “губа”, на которую доставили рядового Данко шагаева, была таким же местом. “Гарнизонка”— приземистое серое здание. Два этажа— над землей, три— под нею. И сверху донизу здесь находились камеры для проштрафившихся военнослужащих. В верхних ярусах— для офицеров. В нижних— для солдат— срочников. И тем и другим приходилось несладко. Особенно, разумеется, срочникам. Офицера, каким бы бесхребетным он ни был, в определенных пределах все же защищали погоны. Солдат здесь не защищало ничто.
“Гарнизонка” как бы являлась своеобразной прелюдией к дисциплинарному батальону, куда и отправлялась через какое— то время большая часть ее “постояльцев”. И поскольку дисбат был своеобразной адской смесью самых свирепых армейских и тюремных законов, в “гарнизонке” процветало то же самое. Дедовщина, беспредел, произвол конвоиров. Все этого здесь хватало с избытком. И тот, кто попадал сюда, понимал это сразу.
И рядовой Данко Шагаев тоже сразу прекрасно все понял. Когда его вместе с двумя другими, доставленными из разных частей солдатами сначала продержали полдня по стойке смирно в так называемом “холле”. Затем, после формального осмотра обнаженного торса— нет ли болячек? — записали в какую-то длинную книгу и вместо завтрака, обеда и ужина заставили разгружать огромную машину, набитую мешками с мукой. И только после этого, наконец, конвоиры, недвусмысленно помахивая внушительными дубинками, развели их по разным камерам.
Камера, в которую попал Данко Шагаев, числилась под номером “3”. Здесь уже сидело двое солдат. Как только тяжелая дверь с металлическим лязгом захлопнулась за спиной Данко, один из этих двоих— тот, что был плотнее, — решительно направился к нему:
— А ну-ка, “терпило”, быстро снимай свои сапоги!
Мгновенно взбесившийся от такой встречи Данко без всяких прелюдий что было силы засветил наглецу кулаком в висок. Коротко охнув, тот мешком свалился на пол. Увидя это, второй солдат всем своим видом постарался дать понять, что он против Данко ничего не имеет. И видов на его сапоги тоже никаких не имеет. Прошло не меньше двух минут, прежде чем толстяк, словно пьяный, поднялся с пола.
— Прости, брат, — бес попутал… — прогнусил он, обращаясь к Данко.
— Не брат ты мне. Гнида ты скользкая. Давить надо таких сук, как ты, — ледяным тоном сказал ему Данко. — говори мне: за что здесь сидишь?