Сила присутствия. Том 1

Я обнаружил, что защищаю общество, к которому еще недавно испытывал отвращение. Я честно сказал: «Я не вижу здесь никакого обмана или грабежа. Те, кто дает деньги, делают это добровольно. Ашрам ни у кого денег не просит».

«Зачем же йогу шелковый матрас?» – не унимался Гора.

«Я не вижу никакой связи между ним и всеми этими шелковыми матрасами, – ответил я. – Когда ему их предлагают, он садится на них. Если бы ему пришлось сидеть на голой земле, он бы сидел на ней с тем же безразличием. Еще несколько лет назад он жил на горе и сидел на камнях».

Гора не обратил никакого внимания на мои слова. Он снова повторил: «Этот грабеж надо остановить», – и ушел.

Я подумал: «Существует столько видов грабежа в стольких разных местах, почему же он так распереживался из-за этого безобидного места?»

Я защищал Бхагавана и ашрам от неоправданных нападок, однако сам все еще считал, что нет ничего особенного ни в Бхагаване, ни в ашраме. Я все еще хотел уехать отсюда. Когда Бхагаван часами сидел без движения, глядя куда-то в пространство, его неподвижность, отрешенность и глубина его сосредоточенности на Я вызывали у меня прилив вдохновения. Но, с другой стороны, он казался мне некрасивым, а его голос звучал неприятно. Мне так и не удалось увидеть в нем никакой мягкости, любви или сострадания.

Однажды вечером, когда я уже не мог выносить атмосферу ашрама, я вышел погулять. Я совершил прадакшину вокруг горы, совершенно непреднамеренно. Вернувшись в ашрам, когда уже закончили читать веды, я запел в холле песню, вовсе не собираясь делать этого. Рефреном песни было «Прана Рамана». Песня произвела впечатление на всех присутствующих, и даже Бхагаван, казалось, внимательно слушал ее.

Наконец пришло время уезжать. Дикшитулу хотел попрощаться с Бхагаваном и попросил меня пойти с ним.

«Какое отношение он имеет ко мне? – спросил я. – Почему я должен просить у него разрешения уехать? Я не пойду с тобой, потому что не хочу следовать всем этим дремучим традициям».

«Хорошо, – ответил он. – Ты был гостем ашрама три или четыре дня. Может, ты по крайней мере проявишь минимальную вежливость и попрощаешься с ним?»

Я неохотно согласился и последовал за ним в холл.

После того как Дикшитулу спросил у Бхагавана разрешения уехать, я пробормотал: «Я тоже уезжаю».

Бхагаван повернулся ко мне и улыбнулся. Эта улыбка вызвала во мне неожиданную перемену. Я не знаю, что со мной случилось, только я внезапно почувствовал, что Бхагаван говорит мне: «Если ты уедешь, как же я буду жить? Мне будет так одиноко!»

Когда я подумал о том, чтобы остаться еще на какое-то время, мои ноги отказались двигаться. Но когда я вспомнил людей, холл и тишину, которая так меня раздражала, я почувствовал, что не могу остаться. Я вышел из ашрама, доехал до вокзала и заказал там горячий тост, вареные яйца, чай и сигареты в пику тому, что все эти дни в ашраме вынужден был воздерживаться от этого.

Когда я приехал в Виджаяваду, мои дети стали спрашивать меня про Махарши. Я рассказал им о том, что видел, и попытался объяснить им философию Бхагавана. Мой рассказ произвел сильное впечатление на мою старшую дочь Сури.

Из любопытства я начал практиковать вопрошание «Кто я?». Сури тоже начала выполнять эту практику, после того как я рассказал ей, как это делать.

Вскоре после этого мы переехали в Вишакапатнам. Там я продолжал медитировать, и скоро моя практика стала приносить очень хорошие результаты. Часто без каких-либо усилий с моей стороны медитация завладевала мной – я вынужден был садиться и какое-то время сидел, поглощенный ею. В такие моменты мой ум полностью останавливался. Когда мне стало ясно, что эту благую перемену во мне вызывал Бхагаван, моя вера в него возросла и мои духовные устремления обрели новую силу. Я был настроен чересчур оптимистично и думал, что скоро обрету высшее состояние. Тогда я еще не знал, что Бхагаван просто дал мне почувствовать, что такое Я, чтобы я поверил в него. Тогда я еще не понимал, что если хочу самостоятельно достичь этого состояния, я должен буду очень усердно трудиться и даже проливать кровь. Я не очень-то верил в философию Бхагавана, но все же чувствовал, что он меня ведет. Я склонялся к тому, чтобы позволить ему делать это.

Свой рассказ начинает Сури

Когда я впервые увидела фотографию Бхагавана в «The Sunday Times», я подумала: «Что это за уродливый человек? Он не только позволяет фотографировать себя полуголым и с большим животом, но еще и разрешает печатать эту фотографию в газетах». В тот момент я почувствовала отвращение к нему и к тому, что стояло за ним.

Я выяснила, что его зовут Бхагаван Рамана Махарши. Это имя звучало для меня неприятно и искусственно. Бхагаван, Рамана и Махарши: я не видела никакой связи между этими именами. Мне казалось, что он добавил к своему имени титулы просто для саморекламы, чтобы пустить пыль в глаза.