Турин сделал молниеносный выпад, и сталь Гуртанга мертвенно блеснула в воздухе; но Глаурунг отразил удар, после чего уставился на Турина своими широко раскрытыми змеиным глазищами. Вновь поднимая меч, Турин бесстрашно встретил драконий взгляд; и тут же пал под ударом ослепляющих чар, наведенных безвекими глазами рептилии, и замер. Долгое время простоял он без движения; а вокруг не было больше никого — лишь они с драконом у ворот Нарготронда, в неподвижности и молчании. Но вот дракон вновь заговорил, насмехаясь над Турином:
— Ни одно твое начинание добром не закончилось, сын Хурина. Неблагодарный приемный сын, преступник, убийца собственного друга, похититель любви, узурпатор Нарготронда, безрассудный глупец и предатель своего рода-племени. Сестра твоя и мать живут в Дор-ломине, как жалкие рабы — в бедности и нужде. Ты вон в царские одежды облачен, а они тем временем носят рубища; они никогда о тебе не забывали, а тебе до них и дела нет. Вот твой отец порадуется, когда узнает, какого сынка породил; а он узнает — не сомневайся.
Турин, находясь во власти чар Глаурунга, словно наяву представлял себе все, что тот говорил, и видел себя словно в искаженном злобой зеркале, и ненавидел эти образы.
И пока Турин оставался прикован к месту глазами дракона, переживая воображаемые пытки, орки увели пленниц; они прошли мимо Турина и пересекли мост, а он ничего не мог с этим поделать. Среди них была и Финдуйлас, что-то кричавшая Турину; но лишь когда ее крики и жалобный вой остальных пленниц затихли вдали, отпустил Глаурунг Турина. В ушах его беспрерывно слышался ее голос, взывавший к нему, и голос этот еще долгое время преследовал Турина.
Отведя свой гипнотизирующий взгляд, Глаурунг замер в ожидании. Турин встрепенулся, словно пробудившись от зловещего сна, а затем, придя в себя, с криком набросился на дракона. Тот лишь рассмеялся.
— Коль ты ищешь смерти, то я мог бы с радостью помочь тебе в этом. Однако чем это поможет Морвен с Ниенор? Крики эльфиек не тронули твоего сердца; а что же зов крови? Проигнорируешь и его?
Замахнувшись, Турин попытался достать мечом до глаз дракона; Глаурунг плавным движением отодвинулся и, поднявшись, навис над ним.
— Что ж! По крайней мере, ты не такой трус, как те, что мне попадались прежде. Врут те, кто утверждает, будто мы не способны оценить отвагу наших противников. Слушай же! Я предлагаю тебе свободу. Отправляйся к своему народу, ежели сможешь добраться. Ступай прочь! И если суждено эльфам или людям сложить предания о событиях этих дней, то ты непременно в них попадешь — коль решишься воспользоваться моей добротой.
И Турин, не до конца оправившийся от действия драконьих чар, поверил в то, что Глаурунг и впрямь способен проявить снисхождение к противнику, и побежал через мост со всех ног. Дракон же в спину ему зловещим голосом добавил:
— Спеши, сын Хурина, в Дор-ломин! А то неровен час, орки вновь окажутся быстрее тебя. И учти: задержишься, чтобы выручить Финдуйлас — и никогда уже не увидишь Морвен и Ниенор живыми; и поделом проклянут они тебя за это.
Однако Турин уже мчался по северной дорогой, и Глаурунг вновь захохотал, ибо он успешно справился с поручением своего хозяина. Затем, решив доставить себе удовольствие, дракон развернулся и принялся поливать жарким пламенем все вокруг. Орков же, что еще продолжали рыскать по дворцу, он выгнал вон, отобрав всю награбленную добычу и не оставив бедолагам даже самой захудалой вещички. После этого он обрушил мост в пенный поток Нарога; обезопасив себя таким образом, Глаурунг собрал всю орочью добычу в кучу и отнес ее в самую глубокую из пещер, после чего разлегся на ней малость передохнуть.
А Турин на всех парах мчался на север, по ныне разоренным землям меж Нарогом и Тейглин, и Темная Зима двигалась ему оттуда навстречу; снег в этом году выпал еще осенью, а весна пришла поздняя и холодная. И всю дорогу чудился Турину зовущий его по имени голос Финдуйлос, и черное отчаяние охватывало его; однако в сердце до сих пор полыхал раздутый лживыми видениями Глаурунга пожар. Каждый раз перед его мысленным взором представала картина того, как орки жгут его отчий дом и пытают мать с сестрой, и он с новыми силами стремился поскорей добраться к ним, не мешкая более и не сворачивая с дороги.
В конце концов, измученный долгой дорогой (ибо более сорока лиг прошел он без отдыха), Турин пришел истокам Иврин, где некогда был исцелен, одновременно с первыми заморозками. Теперь озеро было покрыто слоем льда, и испить из него не представлялось возможным.