Сильнейшие

— Хорошо. Я ошибся, считая тебя человеком. Что же, теперь твой дружок может довершить начатое. — Не надо, — прошептал мальчик, опуская голову. Он по-прежнему не испытывал страха… только неимоверный стыд.

— Лачи! — бросил Кайе, сжимая руку в кулак.

— Не беспокойся, котенок, — с холодной усмешкой откликнулся тот. — Втяни коготки. К чему ссориться добрым соседям?

Юноша выбросил руку в сторону, веля своим — за спиной — стоять смирно.

— Долина наша. Это плата за то, что вы сделали. И за то, что хотели сделать. Теперь уходите. — Склонил голову набок, искоса глянул:

— Хотели одной стрелой уложить оленя и йука? Не вышло!

— Подумай, что делаешь, мальчик, — Лачи оставался невозмутимым, и Огонек почувствовал что-то близкое к восхищению. — Мы уйдем — иначе будет бойня. Но северяне не отдадут долину Сиван просто так… пойми же это. За нее заплачено кровью эсса — и простых, и детей Серебряной ветви.

— Ах… ты не мог убить их своей рукой? Не умеешь? — спросил оборотень сквозь зубы.

Лачи слегка поклонился и шагнул назад. Охранники стали так, что Огонек не мог больше видеть Лачи… но готов был клятву дать, что лицо северянина отразило что-то… нехорошее. Он потерпел поражение… но не окончательное.

Оборотень размахнулся и зашвырнул чекели Огонька в расщелину меж валунами.

Все было тихо. Тени ворочались в траве и между стволами. В иное время Огоньку было бы попросту страшно одному в темноте — но сейчас другая мысль перебивала страх.

Там, высоко-высоко, небесный пастух выгонял на простор своих грис, и они топтали еще не до конца угасшее пламя заката. Там вспыхивали и сгорали маленькие светляки — глупые звезды, решившие подлететь к зажженному каким-то человеком костру. Под ногами шуршала трава. Шел, всматриваясь в темноту.

Ночью — он знал, что может придти сейчас… в какой бы ярости не был оборотень, после дикой вспышки он стихал на какое-то время.

По крайней мере, так было раньше… Вот и почти дошел до их лагеря…

— Ты уверен? — раздалось сзади. Горячий голос, чересчур — словно пламя заговорило.

— Да… — застыл на месте, сглотнул с трудом, но не удержался: — Ты… я едва узнал тебя там, в шатре…

— Я таким был всегда! Ты зря пришел.

— Мне очень нужно спросить тебя…

— Да неужто? — ярость полыхнула в голосе — казалось, и поляна сейчас загорится. — Еще говоришь?

— Я… — голос осип. — Я должен.

— Тебя прислали эти крысы?

— Нет, я… я сам. — Огонек наконец оглянулся.

— В какую еще игру ты хочешь сыграть? И кем побыть — игроком или мячиком? — Кайе качнулся вперед, пальцы стиснули запястье подростка, чуть не сломав; он швырнул Огонька на колени.

— Ну, давай.

Огонек осознал, что жить ему осталось недолго. Пожалел, что пришел сюда — но лишь на миг.

— Ты… делай, что хочешь, Дитя Огня. Но послушай сначала — это все, чего я прошу. Я же пришел сам, подумай — мне есть, что сказать и это важно! — отчаянно проговорил Огонек, пытаясь не кричать от боли в вывернутой руке и жалей, что не умеет говорить гладко и убедительно.

— Хватит. Пауки… паутина из слов. Что еще?

Кайе разжал пальцы — но глаза, как у энихи, светились в темноте. Как же он изменился…

Южанин поднял свою руку повыше, взял Огонька за горло. Прижал не сильно — подросток мог говорить.

— Ты высоко взлетел! Надо же, в свите Лачи! За красивые глаза, а?

Огонек боялся двинуться. Полностью подчиниться… тогда, может быть, Кайе не сделает одного-единственного движения… просто так, испытав темную ярость. Звери щадят тех, кто одной с ними крови и выказывает покорность. Жилка билась на шее, отчаянно. «Я всегда был благодарен тебе», — хотелось сказать. Но это означало смерть немедленную.

— За дар-защиту, Кайе. О котором я тебя не просил. Который ты дал мне, желая добра…

— Какую защиту? — Сквозь зубы.

— Они назвали это Ши-алли.

— Что!? — тот отдернулся, а пальцы сжались. Взглянул почти с ужасом. Придушенный Огонек невольно вскинул руки к горлу… как тогда, с энихи.

— Это правда, — проговорил непослушными губами, как только айо ослабил хватку, и захлебнулся кашлем.

— Говори. — Пальцы теперь едва касались кожи, но руку Кайе не убирал. Так хищник держит добычу, думая, убивать или еще поиграть.

Огонек не мог сейчас говорить своими словами — он вспоминал слова Лайа. Чужие, северные, они падали каплями расплавленного свинца… не уместные.

— Ты не знал? Это вышло случайно? — еле слышно спросил Огонек.

— Я не знал.

— Но как…

— Видно, я слишком старался уберечь тебя… не думал, что умею ставить Ши-алли. Значит, тебя прислали за этим на Юг. Ты получил, что хотел.

— А… я же…

Огонек замотал головой, очень хорошо осознав, что на самом деле произошло. Избранник, сказал не так давно Лачи? Полукровка ведь мог остаться на юге… мог придти и рассказать обо всем «ведущему» своему. Но он… сбежал?

— Небо высокое, — вырвалось, — Нет… послушай…

Слова прилипли к горлу, очень шершавые и тяжелые. Но нельзя же молчать.