Сильнейшие

Шику затаился в зарослях, готовый в любой миг придти на выручку своему. Ну или хоть отомстить, ежели не успеет. Убийство вот так, под личиной разговора, было противно до глубины души, но Сильнейшие знают лучше — значит, так надо. Но, когда приятель вскинулся и упал, даже не понял, чем вызвана короткая радужная вспышка.

— Что… — Шику дернулся, ошеломленный, растерянно глядя на два тела внизу. И повалился вперед с глухим стоном, боль словно разорвала спину напополам. Голова осталась чуть повернута вбок — короткая судорога.

Лачи бесшумно появился сзади — как бы ни был обучен молодой северянин, Соправитель Тейит был искусней. Потому и взял совсем молодого — старшего обмануть бы не удалось.

…Огромные, темные глаза Шику, распахнутые. Лачи был уверен — тот ничего не понял. Только ощутил удивление.

Пару мгновений постоял рядом. Прогнал огромного бронзового жука, который с гудением опустился было на щеку молодого воина. И скользнул в заросли, бесшумно, так же, как и пришел.

Позади небольшой гряды холмиков, как раз возле лагеря Лачи, Этле плела завесу, не обращая внимания на еще четверых северян, стоявших неподалеку — все они делали то же самое, связывали воедино нити. Одни — для человека, другие — для зверя. А девушка думала об одном — самой стать смертельной невидимой нитью… не полотно невесомое бы создавать, удавку, способную разрезать горло и переломить шейные позвонки. Сделать это… хоть с одним, и можно отправиться вслед за братом. Он простит, может быть. Он всегда понимал… только забрать с собой надо — одного из Сильнейших, что ей смерть простого рабочего или даже воина? Не они отдавали приказ. Не они издевались… не из-за них шея и руки Айтли были в синяках и царапинах. Знать бы, какая тварь это сделала.

Надо было остаться на юге — и убивать, опустошив себя до дна, как только сняли браслет… а она сбежала. И тошно, мерзко было от воспоминания — южанка прикладывает к ее шее переливающиеся радугой бусы, а Этле смеется, глядится в зеркало.

— Ненавижу! — прошептала она.

Глава 28

Весть о смерти Шику и второго северянина всколыхнула и без того неспокойный лагерь. Их убили в двух шагах… будто комаров прихлопнули. Когда Кираи ворвался к Огоньку, подросток понял — знает о разговоре полукровки и Лачи. Знает, для чего сюда везли полукровку.

— Ты сидишь спокойно, когда…

— Что же мне делать? — непослушными губами проговорил Огонек. — Я могу только ждать.

Кираи стремительно опустился на пол возле него, сидящего на циновке — будто упал на колено:

— Я знаю, что говорил тебе Лачи. Я знаю, что ты… дитя солнца, не ночи. Но ты и впрямь можешь помочь.

— Помочь? Убивая, как сделали те, южные?

Кираи… всегда терпеливый, веселый… Огонек и представить не мог, что увидит его чужим… словно окаменели черты — лучше бы крикнул, ударил…

— Выбирай, в конце концов, что ты такое! Нравятся эти? Ты… — взглянул в помертвевшее лицо, сдержался. Более спокойно проговорил:

— Нельзя вертеться, словно ветряк. Пойми наконец. Небо, тебе почти пятнадцать, а может, и есть уже! Не ребенок ведь.

— Кираи, я среди вас всего лишь мальчишка. Какая разница, что я думаю и чувствую?.

— Лачи…

— Вот именно. Я не просил… — голос подвел, сорвался. — Я люблю Лиа, своих друзей, тебя… и Шику я тоже любил. Но Лачи я ничего не должен. Сколько можно швырять меня, будто мячик?!

— Не ори, — оглянулся. — Ему — не должен. А себе?

Тихо-тихо стало, только вдалеке гулко заухала сова, пробуя голос к ночи.

— Что — себе? Вам…

— Нет. Себе. Понять, что ты такое, чем и зачем живешь… пора бы.

Поднялся. Вцепившись в его пояс, Огонек полушепотом вскрикнул:

— А ты — зачем?!

— Для родных, друзей — и для Тейит. Тевари…

Тут его позвали снаружи. Качнул головой — и вышел.

Огонек посидел неподвижно — и взял в руку золотистый продолговатый кристалл.

— Ну все, — сказал кто-то меланхолично. Уже не имело значения, что именно произошло в «лабиринте» между холмов, но южане вряд ли безнаказанно спустят смерть своего. Особенно когда с ними эта бешеная кошка.

— Я предвидел подобное, — Лачи оставался невозмутимым. — Отходите за гряду, — распорядился он, и прибавил, указав на узкую, еле приметную тропинку. — Не сходите с нее!

Большая часть северян явно ожидала подобного приказа — никому из них и во голову не пришло бы, что Лачи способен глупо попасть в ловушку. Вряд ли они знали что-то большее, го были готовы.

В лагере южан тоже возникло движение — и над их половиной долины взвилась птичья стая, вспугнутая кем-то или чем-то.

Огонек чувствовал, что Ши-Алли ожила: будто голубоватый пузырь надулся вокруг, видимый пока только внутренним взором. Защита, случайно приобретенная, показалась живым существом: она тревожилась, когда подросток шел по тропе, и не просто тревожилась — почти кричала. А потом Огонек бросил взгляд в сторону южного лагеря — тот открылся, как на ладони, с этой стороны долины. От шатров по направлению к лагерю северян мчались четыре грис — за ними едва поспевали еще две, и всадники этих последних держали себя так, будто хотели остановить других южан, вырвавшихся вперед. Зрелище, понятное Огоньку — и красивое.