Сильнейшие

— Не за это, — Огонек сжал руки, — И не такой уж особенный. Он подобрал меня в лесу, оборванного, ничего не помнящего. Думал, я прислан вами. Он мог убить, не просто мог — должен был; но вместо этого давал все, о чем я и просить не смел. Он защищал меня от своих же… — Огонек чувствовал нетерпение северянина. Лачи не понимает. Для него все перечисленное — прихоть избалованного мальчишки с юга.

— Но даже если и так. А другие? Те, кто добывает камень в долине Сиван? И… твои друзья здесь и в Тейит? Ты уже успел позабыть о них?

— Я никогда не забуду.

— Хорошо. Представь тогда, что они все мертвы — а это может случиться скоро, если твоему котенку вздумается-таки направить взор на север.

— У вас десятки айо — неужто не остановите одного?

— Остановим, если удастся… ценой скольких жизней? А может, и нет… — Лачи задумался. — Боюсь, он и сам до конца не осознает, что носит в себе. Ты не хочешь ему зла, это я знаю — и одобряю отчасти; сам понимаешь, в полной мере согласиться с тобой не могу. Но ты видишь себя чем-то вроде гриба, растущего под землей — уютно, никто не трогает — или же человеком? Скажи, кто ты?

— Почему же я не человек, эльо? — вскинулся Огонек.

— Люди умеют любить… люди стремятся защитить то, что им дорого.

— Если я могу отдать жизнь ради Лиа и остальных…

— Это все красивые слова, мальчик. Допустим, ты в самом деле сейчас способен залезть наверх и сигануть со скалы — кому от этого будет лучше?

— Но что я могу еще?

— Можешь стать защитой всей Тейит.

— Я? — подросток опешил. Так не бывает. Только недавно думал… никчемный… Прищурился, пытаясь понять, не издевается ли Лачи. Похоже, не издевался.

— Но почему — я?

— Извечный вопрос, — Лачи положил подбородок в ладонь, смотрел на рыжее заходящее солнце. — Каждый, оказавшийся избранным, сомневается, испытывает страх. Тебе ведь не по себе, мальчик. Но те, кто страх преодолевают, становятся избранниками по-настоящему.

Огонек хотел было возразить — какой же из меня… и вспомнил.

— Ши-алли…

И северянин только улыбнулся. Он тоже понимал, что Огонек знает.

— Ты — наш щит, мальчик. И наше оружие, если понадобится.

— Нет, — тихо ответил он, — только не оружие. Только не против него.

— Почему? Никто не заставляет тебя делать что-то немедленно. Да и вообще делать обязательно. Но ты ведь сознаешь, что я прав.

Огонек мучительно пытался хоть что-то сказать, но слова слиплись в один ком. Наконец мальчишка выдавил:

— Я же по сравнению с ним…

Лачи кивнул и сказал серьезно и уважительно:

— Ты всего лишь весьма средний айо, но и не нужно большего. Достаточно дать тебе полный чекели.

— Так вот зачем его изготовили… Вы заранее… — подросток начал закипать, но сник под спокойным и, как показалось, грустным взглядом:

— Скажи, ты всерьез считаешь, что надо было тебе все рассказать заранее? И как бы ты поступил?

Огонек прикусил губу. Лачи сказал, как ни в чем не бывало:

— Отмеченный Тииу — враг Тейит. Но он не обязан нападать и ты не обязан помогать северу. Думай, ты существо со свободной волей.

— Нет, эльо… — он вспомнил историю с украденным Солнечным камнем в Астале. Там Огонек думал не о себе. И вновь повторил, словно говорящая птица-кауа, затвердившая одно слово:

— Нет.

А лицо Лачи неожиданно просветлело.

Среди валунов нелегко было разглядеть фигурку девушки в сером, узколицей и светловолосой. Этле стояла на небольшом возвышении, сжимая камень в ладони — чистейший кристалл, играющий зелеными искрами на свету. На шее северянки висел Солнечный камень — и тоже безо всякой оправы. Всего в нескольких шагах справа и слева от Этле стояли двое других уканэ — не шевелились, и вглядывались как будто в подступающую мглу, на деле — внутрь себя и кристаллов.

Понемногу, будто паутина под лапками паука, возникали завесы — против человека и против зверя. Одному не сработать. Лачи привез в долину Сиван пятерых.

Огонек шатался по окрестностям, не находя себе места. Будто камней на шею навесили, дышать можно, только тяжко… Во рту был вяжущий пыльный привкус, и даже медовое питье не помогало избавиться от него.

Помнил, как сердился Лачи — казалось, теперь все подозрительно косятся на мальчишку.

А Шику покинул палатку Лачи явно чем-то расстроенный. Даже от Огонька отмахнулся было.

— Что происходит? О чем еще сказали южане? — решился тот спросить в открытую. Теперь понимал, для чего взяли с собой. Спросил — и почувствовал себя вправе требовать ответа.

— Ничего, что могло бы тебя позабавить или развеселить. С ними совершенно невозможно разговаривать. Но они по крайней мере не требуют крови. Иди лучше займись чем-нибудь, не путайся под ногами. Завтра… начнем собираться в дорогу.

— А Долина за кем останется?

— Долина… — Шику задумался. Улыбнулся растерянно, развел руками: — Надеюсь, что нам.

Северяне посматривали в сторону южного лагеря, занимаясь обычными вечерними делами — костром, приготовлением пищи. Полукровка честно маялся без дела. Он не раз предлагал свою помощь, и ее принимали, но все валилось из рук у подростка. Он, в отличие от остальных северян, смотрел не в одну сторону, а вертел головой, метался внутренне, как больной в горячке.