Сильное лекарство

Обычно нынешний Джона просыпался под звук шагов, спускающихся по лестнице над головой, и от грубого дёрганья дверной ручки. Сознание проникало раньше, чем он сталкивался со своим психопатом-отцом… обычно. В конце концов, сны полностью крали его сон, пока он не становился буйной, беспокойной оболочкой человека, и тогда приходили другие.

На этот раз, когда Джона Рэдли сморгнул сон с глаз холодным снежным январским утром, она стояла там, в ногах его кровати. Онория Рэдли — Онор — была призраком, образом, провидческим видением, которое преследовало его во времена парения, когда он чувствовал, будто отрезан от мира и висит на ниточке, оставленный болтаться как марионетка, которая никогда не была частью представления. Онор. Его мать. Она умерла спустя долгое время после инцидента с Ангусом, после того, как Джона озлобленно сдался в плен взрослой жизни.

Онор всегда вела во тьму, парящую панику, манию и, наконец, сумасшествие. Много лет назад, после многочисленных эпизодов расстройства, Джона научился справляться с Онор, справляться с привидениями и снами, прерывающими его полуфункциональную жизнь. Пришла пора собирать сумку. Пришла пора закрыть дом и перенаправить почту, отнести кота к соседям. Пришла пора ехать в Ривербенд.

***

Здание не изменилось с тех пор, как он последний раз был там семь месяцев назад. Оно по-прежнему казалось огромным коттеджем, счастливым и тёплым местом. Оно успокаивало своей схожестью, и жужжание под кожей Джона немного ослабло, как только он увидел его.

Утро было холодным. Он дрожал и сильнее укутался в свою парку. Он никогда её не застёгивал, предпочитая вместо этого в неё кутаться. Врач сказал, что он делает это, чтобы держать панику под контролем, что-то насчёт подавления центральной нервной системы. Джона не знал, правда ли это, знал только то, что так ему было тепло.

Его встретил у двери его любимый медбрат, Рохан Юбэнкс, одетый в ярко-синюю «понедельничную» униформу. Он был большим, темнокожим мужчиной, экспатриантом Кайманских островов, с замечательным акцентом и богатым, бархатистым тембром. Иногда одного звука его голоса было достаточно, чтобы помочь Джона связаться с миром, даже если ненадолго.

— Доброе утро, Джои. Уже снова наступило это время года? — спросил Рохан, используя прозвище, которое существовало только для близких друзей и профессионалов психического здоровья, хотя для Джона эти двое никогда не встретятся, так сказать. Кроме того, у него и не было близких друзей — его проблемы предотвращали это, нравилось ему или нет.

— Привет, Рохан, — ответил Джона, не потому, что его это волновало, а потому, что так просто принято.

Рохан потянулся и взял его спортивную сумку, осторожно, чтобы не оставить нежеланных прикосновений. Он был знаком с рутиной; они проходили это раньше.

— Твоя комната готова, бобо, — кивнул здоровяк. Джона привык к его слэнгу и не обижался. — Я выбрал тебе ту же, что и в прошлый раз, с видом на пруд, как тебе нравится.

— Спасибо, — Джона прошёл за Роханом в просторный холл, где стояла широкая, круговая стойка приёмной. Молодая брюнетка, одетая в ту же синюю форму, как и Рохан, помахала ему рукой, и он вяло помахал в ответ. Хоть он видел её несколько раз, но никогда не оставлял в памяти её личность. В этом не было особого смысла.

Коридор справа от монолитной стойки вёл в общую комнату, где Джона, вероятнее всего, проведёт большую часть своего времени. Углубление в стене украшали окна с видом на сады во дворе С-образного здания. В это время года они будут покрыты снегом, но всё же, Джона нравилось сидеть там во время своих периодов темноты.

Вместо этого Рохан повёл его налево, к запертой двери с кодовым замком. Он ввёл код и открыл дверь, за которой была стойка медсестёр взрослого стационарного крыла — западного крыла. Рохан отсалютовал компании медсестёр и продолжил идти вниз по коридору, пока не остановился у тридцать второй палаты, жестом приглашая Джона войти. Палата была простой, конечно же, но с хорошими окнами и большим количеством прямого солнечного света.

Ощущение отсоединённости и парения возвращалось, отчего у Джона гудела голова, а уши словно забивались ватой. Он смутно заметил, как Рохан зашёл рядом с ним и поставил его сумку на застеленную кровать. Зная правила, Джона смотрел в окно, пока Рохан бегло проверял его вещи на наличие запрещённых предметов. Когда шуршание прекратилось, он вытянул руки для обычного досмотра, который, он был довольно уверен, Рохан ненавидел больше него.

— Хочешь, я разберу тебе кровать? — спросил Рохан, только потому, что так требовалось.

— Нет, в этом нет смысла, — сказал Джона. Он не будет спать, не в кровати, и не раньше самого конца. Кресло-качалка по-прежнему стояло у окна. Это было хорошо. Оно ему понадобится, прежде чем выйдет его время.