Он не должен винить себя в том, в чем он не виноват.
Я поднимаю свой взгляд на него, а он смотрит на меня в ответ. Я вижу, что ему больно, слезы стекают по его щекам. Схватившись за край своей футболки, я пытаюсь стереть слезы с его лица, добившись только стона боли, когда нечаянно сдвигаю его голову.
— Ш-ш-ш-ш, — говорю я, крепче обнимая его. — Они уже едут. Просто держись, пожалуйста, малыш, держись.
Все еще оставаясь на связи с 911, я слышу звуки сирены на заднем плане, и женщина на линии спрашивает меня о Чейзе, говорит, чтобы он оставался там, где сейчас находится.
Каждый раз, когда я слышу звук сирены, у меня в животе все скручивается — я вспоминаю об аварии с моими родителями, а эта ситуация, в которой мы сейчас, ужасающе похожа.
Чейз часто и резко дышит, продолжая смотреть на меня, будто на самом деле борется из последних сил. Я прислушиваюсь к его ритму дыхания, не в силах отмахнуться от мыслей, что он не выживет.
Я удерживаю его голову в колыбели своих рук.
— Чейз… я люблю тебя, — мои слова кажутся жалкими, но они искренние.
Он закрывает глаза и делает долгий, глубокий вдох, прежде чем снова посмотреть на меня. Белок его левого глаза сейчас полностью красный.
— Я л-л-любл-лю… т… т-тебя.
Я замечаю, что звук сирен становится ближе, и хочу встать, чтобы они увидели меня, потому что мы находимся перед его грузовиком. С момента аварии прошли минуты, но это самые мучительно-длинные минуты.
— П-п-пожалуйста, не надо, — шепчет он мне на ухо. — Об-б-бними… меня.
Его голос настолько на удивление спокойный, что я закрываю глаза и остаюсь сидеть, позволяя дождю обрушиваться на нас, погружаться в наши души.
Сидя на коленях, в луже, пропитывающей мои джинсы, я обнимаю, а через секунду он скрючивается от невыносимой боли, стонет, а потом его снова тошнит, в основном, кровью.
— Пожалуйста, скорее! — умоляю я во весь голос, заметив сквозь туман свечение фар.
— Д-д-давай… притворимся… что… прошлого года… — он удерживает свой взгляд на мне, когда ложится обратно на спину, его дыхание становится еще более учащенным, — н-н-никогда не б-б-было.
— Хорошо, — я рыдаю, не зная, что еще на это ответить. Мой взгляд перемещается на опухшие после драки с Дином костяшки пальцев на его руках.
Его дыхание затруднено, глаза закрыты, и теперь остаются закрытыми гораздо дольше, будто он пытается их открыть, но не может.
— Дыши, — говорю я, мой голос дрожит и наполнен беспокойством. — Просто дыши, ради меня. Я знаю, что это тяжело и больно, но мне нужно, чтобы ты держался. Я рядом, с тобой. Я не оставлю тебя.
Я слышу его затрудненное дыхание и зажимаю свободной рукой свой рот, пытаясь сдержать рвущийся из меня отчаянный плач. Я понимаю, что он умирает, и я ничем не могу помочь ему.
Я наклоняюсь вперед, сжимая рукой живот. Эту боль ничем не остановить.
— Чейз, пожалуйста, держись.
Не обращая внимания на то, что Чейз в кровавой рвоте, я делаю кое-что глупое — наклоняюсь к его губам и целую его. Я делаю это потому, что он должен знать, как сильно я его люблю.
Я чувствую нежную шероховатость его губ, легкую щетина на челюсти и вкус крови — и все мои мысли полностью поглощены им.
Он вздыхает, будто ждал именно этого, и его глаза закрываются.
Он не может умереть.
Он просто не может. Не так, не от того, в чем потенциально моя вина. Я не смогу с этим жить.
На дороге становится светлее, когда скорая помощь, полицейская и пожарная машины останавливаются, преграждая дорогу. Они направляются к нам, когда Чейза снова тошнит, его стоны по живому режут мое сердце.
Наши взгляды встречаются, и какое-то время он изучает меня. Думаю, он старается запомнить, что теряет. У меня появляется именно это ощущение, и оно мне не нравится.
Я хочу снова и снова говорить ему о том, что люблю его, хочу попросить у него прощения и сказать ему еще так много всего другого.
Я чувствую, как он вздрагивает, сделав вдох, как вздымаются его широкие плечи.
— Чейз? — я зову его по имени, потирая его спину, но он не отвечает. Теперь он без сознания.
Он не может умереть.
Одна часть меня хочет рыдать, прямо сейчас, а друга хочет кричать на него.
Глава 8
Чейз
Дождь бьет меня по лицу, капля за каплей.
Я фокусируюсь на этом. Только на этом, пока у меня еще есть силы.
Этот дождь, струящийся по мне, самое невыносимое и неприятное, что я испытывал когда-либо прежде.
—