Он образует вокруг меня волны, блестящие и мерцающие. Каждая мысль или движение посылают по всему телу вспышки острой боли, но я все еще могу видеть Куинн, поэтому фокусируюсь на ней. Если я буду это делать, тогда, может, будет не так больно.
Дождь. Сфокусируйся на нем.
Головокружение пугает, и я ненавижу блевать, это больно, а я хочу, чтобы боль прекратилась.
Потерять сознание было бы благословением по сравнению с этим, и я начинаю мечтать об этом, умоляя себя отключиться.
В течение нескольких минут я ничего не могу видеть, меня окружает тьма, но я слышу голоса, тихие голоса разговаривающих людей. Мои уши будто горят огнем от звука свистящего шума, который я не могу распознать. Боль настолько сильная, что я просто не могу ее вынести.
Я хочу отключиться. Я молю об этом, снова и снова.
А потом я чувствую это, еще одно движение, и кто-то дотрагивается до меня. Это она. Она с кем-то говорит и крепче обнимает меня. Я знаю это, потому что ее прикосновения не похожи ни на чьи другие.
Жар опаляет все мое тело, от макушки головы до кончиков пальцев на ногах.
— Я не знаю, как это произошло, — говорит Куинн кому-то. — Он будет в порядке?
— Как его зовут? — спрашивает кто-то. Я не уверен кто это, потому что не могу увидеть. Все размыто.
— Чейз Паркер, — шепчет Куинн, всхлипывая в ладони.
Ее руки покрыты кровью, моей кровью. Она повсюду, и мне страшно за нее. Я борюсь с болью. Не хочу, чтобы она расстраивалась. Не хочу, чтобы она испытывала это прямо сейчас.
— Чейз, меня зовут Мэтт. Я парамедик. Ты чувствуешь свои ноги, приятель?
— Он сказал, что с его ногами что-то странное.
Пока дождь продолжает бить мне в лицо, капля за каплей, Куинн и парамедик разговаривают друг с другом. Он устанавливает мне, как я понимаю, фиксатор для шеи, и я теряю сознание.
Снова прихожу в сознание и открываю глаза, чтобы увидеть парня, который помогает мне, хотя его силуэт размыт. Я ничего не могу разглядеть.
Я не могу ничего выговорить. Все это причиняет слишком сильную боль, чтобы я смог выговаривать слова полностью.
Я качаю головой, только слегка, но все тело пронзает боль.
— Можешь назвать мне свое полное имя?
Я моргаю, снова моргаю, но он ждет. Он получил ответ, который я дать ему не могу.
Не могу, потому что это причиняет сильную боль.
Они говорят возле меня, со мной, обо мне, и все это время картинки и звуки обрушиваются на меня, не четкие, но устрашающие. Мой желудок сжимается, боль ощущается везде, а легкие жжет от каждого вдоха.
Глупо об этом думать, но я знаю ответ. Я умираю. Возможно, это случится с минуты на минуту.
Я лежу на асфальте, меня окружают люди, и я умираю. Воздух разрезает резкий гудящий звук — думаю, это вертолет. Порывы ветра бьют меня по лицу, и я отчаянно пытаюсь сконцентрироваться. Если я умру, то, как бы сильно это ни ранило, я хочу еще хотя бы раз увидеть ее лицо.
Я чувствую ее руки и знаю, что это последний раз, когда я вижу ее. Я чувствую это глубоко внутри, как дыхание в своих легких. Я пока еще не могу уйти… не могу уйти, не сказав Куинн, что люблю ее. Ей нужно услышать это снова, в последний раз. Я хочу, чтобы это были последние слова, которые я скажу ей — чтобы она знала, что была в моих мыслях в последние минуты моей жизни.
Я пытаюсь пошевелиться и ощущаю то место, где она прикасается ко мне. Это единственное прикосновение, на которое я реагирую.
— Я… л-л-люблю-юю… т-т-тебя, — я борюсь со своим телом, заставляя его выговорить эти слова.
— Я знаю, — говорит она, целуя мое лицо, ее тепло обжигает меня. Хоть мне и доставляют боль ее прикосновения, я позволяю ей это, потому что нуждаюсь в них. — Я знаю, что ты любишь меня. Пожалуйста, держись. Я приеду к тебе так быстро, как только смогу.
Она умоляет меня, и я хочу попросить ее о том же, сказать ей, что буду в порядке, но что-то внутри меня говорит мне об обратном.
Боже, ее голос. Это мука — слышать в нем боль. Я могу справиться с физической болью, но не могу вынести, когда больно Куинн. Нет, я бы лучше умер, чем причинил ей боль. Хотел бы я… хотел бы я поговорить с ней раньше, сделать первый шаг еще несколько месяцев назад.
Я не могу пошевелить рукой, поэтому снова пытаюсь говорить, но ничего не выходит.
Я сдаюсь, в этом нет никакого смысла.