Сильные мести не жаждут

«Глупец я все-таки, — продолжает мысленно рассуждать Кирш. — Должен бы знать, что все так кончится. Шварцберг правду говорил, нельзя им верить. Шварцбергу теперь что: он в русском плену, отлеживает бока в теплушке или в бараке. Сибирь, лютые морозы! Зато вернется потом в Германию, будет рассказывать о сибирской тайге… А Элизабет вряд ли выдержит с ее легкими. И мама не переживет горя, если умрет Элизабет…»

— Господин обер-лейтенант, когда нас расстреляют? — послышалось из темного угла.

— Не знаю. Теперь, наверное, скоро.

— Господин обер-лейтенант! Я не виноват… Скажите им, что я ни в чем не виноват. У меня кончились пулеметные ленты, потому я…

— Бригадефюрер Гилле уже подписал приказ о нашем расстреле. Он не любит отменять своих приказов и не отменит.

— Я хочу жить, господин обер-лейтенант.

— Я тоже хочу жить, но теперь на это мало надежды.

— А вы… вы не думали сдаться в плен?

— Мне очень хотелось остаться живым, чтобы быть вместе с матерью и больной сестрой… Она работает на танковом заводе. А сдаться в плен — единственный шанс выжить. Я думал об этом.

В темноте послышался тяжелый вздох. Сверкнула зажигалка, вспыхнул желтый огонек, осветил худое, небритое лицо. Солдат сидел на земле, подобрав под себя ноги, жадно затягивался дымом сигареты.

— Я давно видел, что нас обманывают, — вдруг заговорил он с холодной злостью в голосе. — Всю зиму обещали валенки — не выдали. У нас на батарее двое отморозили ноги. Командир дивизиона как-то сказал: ребята, сегодня получим подарки из дома, нам скинули их на парашютах. Мы обрадовались, ждем. Обер-вахмистр открыл ящик, а в нем запасные части для «Цезаря». Есть такой артиллерийский прицел. Что им наши ноги! Для них главное, чтобы мы стреляли.

— Зато полковник имеет не одну пару валенок.

— О, он живет как в раю, даже теперь, в окружении. Для него построили специальную баню, у него свой массажист. Каждое утро ему подают на завтрак телячий язык, и он запивает его хорошим вином.

— Можешь не завидовать полковнику, — непослушными губами выдавил Кирш. — Через час ты будешь стоять перед райскими воротами, а твой полковник будет жрать конскую требуху.

— Я не хочу, не хочу!..

Влажную пустоту наполнили истерические всхлипывания. Потом плач оборвался, солдат подбежал к двери и стал изо всех сил стучать кулаками по доскам.

Во дворе послышались голоса. Кирш закрыл глаза и мысленно перекрестился. Его охватило какое-то удивительное безразличие ко всему. Убьют, ну и пусть. Кажется, уже пришли за ними, открывают двери. Нужно встать и о достоинством выйти.

Их вывели за сарай: двенадцать солдат и одного офицера. В мозгу Кирша мелькнула мысль: «Беззаконие… Это беззаконие! В Германии со мной бы не поступили так… Меня должен судить трибунал, а тут без всякого суда и следствия…» Он увидел шеренгу эсэсовцев с карабинами и понял — сейчас все кончится.

Падал мокрый снег. Сапоги шлепали по грязи… Длинный сарай, дальше — ограда для скота, а за ней толпа солдат из третьего батальона. Их привели смотреть на экзекуцию.

Кирш глянул себе под ноги — он стоял в болоте. Вздрогнул от озноба: неужели он упадет сейчас в эту холодную грязь и будет валяться в ней, может, час, а может, всю ночь? Липкая черная земля набьется ему в рот, в глаза.

Вновь вспомнилось письмо матери. Она благодарила за последнюю посылку и просила приехать весной в отпуск. Когда ему обещали отпуск? Кажется, в мае?.. Теперь он получит бессрочный отпуск, пусть они завидуют ему все: и Гилле, и полковник, и унтер-офицер со своими солдатами в черных шинелях.

Приземистый, плотный капитан в дождевике и фуражке с высокой тульей поднял руку:

— Солдаты доблестных войск фюрера! Перед вами трусы и изменники из двенадцатой роты. Они забыли о своей священной обязанности, поддались страху, пытались покинуть поле боя. Командир нашей славной дивизии принял решение расстрелять их. Зиг хайль!

Сейчас. Еще секунда — и все кончится. Вот уже унтер-офицер повернулся к солдатам…

В этот момент в воздухе послышался свист снаряда. Земля качнулась, загудела. Кирш почувствовал, как взрывной волной его отбросило в сторону. Сарай разрушен. Двое в черном ползут между воронками. Офицер сидит, раскинув в стороны ноги. Вместо лица — темная маска, грудь залита кровью. Вот тебе и «зиг хайль»!

Солдаты из третьего батальона, что стояли за оградой, в панике разбежались кто куда. Правда, не все успели. Около разрушенного сарая осталось несколько трупов.

Кирш шел по липкой земле словно ослепленный. Ему казалось, что он продирается сквозь густую розовую завесу. Натыкался на заборы, на деревья, машинально обходил их, двигался дальше, падал, вновь поднимался на ноги. Слышал у себя за спиной какие-то истеричные крики и не верил, что это кричат люди. Продолжали грохотать взрывы.

«Элизабет умрет, не выдержит на заводе… Мама тоже.